Шрифт:
"Есть город-крепость со своим уставом…"
Есть город-крепость со своим уставом -
Вторая Мекка и второй Париж…
Идёшь в субботу вечером усталый,
Берёшь такси и адрес говоришь.
Поскрипывают тёплые сиденья,
На счётчике кривляются рубли…
Тебя увозят в город сновидений
Под запахи гудрона и земли.
Граница.
Пост.
Затормозили с визгом.
И я,
Здесь требуют не метрику, не визу,
А три-четыре строчки наизусть.
А я молчу.
Ну что прочесть народу,
Пускающему в город по стихам?
Про эту одержимую породу
Слыхал, шофёр?
И я, брат, не слыхал…
Там вместо роз цветут венки сонетов,
Там незачем цитировать и красть,
Там все постановленья горсовета
Могли бы в хрестоматию попасть!
Не ради юбилея или Пасхи,
Не ради упований на чины -
Читаются поэмы без опаски,
В дыхании людей растворены!
Хотя оно, конечно, и красиво,
Но многие сбежали - не cмогли -
От этой окаянной и счастливой,
Чудаческой и горестной земли.
А я стою. Выдумываю опус.
В причастности к поэтам не клянусь.
Но пограничник спрашивает пропуск -
Всего четыре строчки наизусть.
Лицо мне сушит болдинская осень,
Звенящий ветер шастает в траве.
Шлогбаум.
Пост.
Береза на откосе.
И город в невесомой синеве…
1961 г.
Письма
Роль писем что-то возросла!
А почему - не понимаю.
Одни газеты вынимаю -
И гасну. И плюю со зла!
"Друзья"… Всю зиму - ничего…
Да что мне в их привете беглом?
А доказательство того,
Что я живой на свете белом,
Что есть зачем и есть кому
Свой голос подавать во тьму!
Что ни в каких корыстных видах,
А просто так - как вдох и выдох -
Назло тоске, с надеждой в такт
Осуществляется Контакт!
Лишенный права переписки, -
Твой приговор безбожно строг!
Без малой весточки от близких
Как ты теперь дотянешь срок?!
Клочок бы с четырьмя словами -
И осветилась бы тюрьма!
В день получения письма
Я не умру. Я буду с вами.
1972 г.
Интеллигент
Вопросов - тьма. Решай, хоть кровь из носа!
Добудь ответ, не пожалей труда…
Но драма нерешенного вопроса
Снимается склерозом иногда.
И наступают тишина и темень,
И нас головоломки не влекут,
А только Вечность
капает на темя
Стеклянными осадками секунд…
И, совершенно не играя роли,
Из тех секунд слагаются года…
Твой мир подобен малой бандероли,
Случайно не дошедшей никуда…
А если вскрыть?
–
Там высохшие страсти
Души твоей, ленивой и больной.
Том Пастернака с надписью "На счастье…"
И снимок юной женщины одной.
Она красива.
Что ей до субъекта,
Живущего на свете кое-как
Подачками чужого интеллекта,
Остатками чужого коньяка?
Субъект когда-то был горяч и молод,
Себя он без оглядки расточал,
И ничего не знал про подлый холод,
Что к сердцу подступает по ночам.
Он был наивен. Кто его осудит?
Лишь тот, кто не был сам за это бит.
Он знать не знал, что миллионы судеб
Багром злодея сорваны с орбит.
А что он знал?
Что вот - маяк зажегся!
Свет Истины! Надежды торжество!
С ума сводящим было парадоксом -
Разбиться в полумиле от него!
…Вы тонете? Туда вам и дорога.
Вас множество? Но это не предел.
С жестокостью языческого бога
Смотритель маяка на них глядел…
А тот субъект? Он тоже свету верил
Как может заблуждаться большинство?
Но вышвырнул потоп на твердый берег
Наивного героя моего.
Беднягу, видно, ангелы любили.
Очнулся он в крови, но без потерь:
Стучало сердце… руки-ноги были…
Лишь убыло наивности теперь.
Поднялся он. И в поисках покоя
Пошел топтать жнивье, и пыль, и снег -
Интеллигент российского покроя,
Стихами начиненный человек.
Стояла ночь, вся в незакатных звездах,
Но он хотел искусственных огней!
–
Нужны интеллигенту хлеб и воздух,
А все-таки иллюзии нужней…
Их не было. Он сумрачно искал их.
И думал сам. И спрашивал в пути.
Как будто те, разбившиеся в скалах,
Ему велели что-нибудь найти!
Но где искать? И мозг уже бессилен,
Он в запоздалой изнемог борьбе:
Труды cклерозом порченых извилин
Идут в убыток самому себе.
И он не корчит из себя героя
И не ругает ни страну, ни век -
Интеллигент немодного покроя,
Пропахший корвалолом человек…
Где он теперь? Он здесь, не за горами.
Он трудится исправно и давно
Тапером в ленинградском ресторане,
Учителем в одесском горОНО…
Он в высших сферах не играет роли,
Он пьет вино без хмурого стыда.