Стихи
Шрифт:
И каждый тиск ночного хаоса
Выдавливали новый круг,
Пока любовь не показалася.
И набежавший жар обжег
Еще не выгнутые выгибы,
И то, что было вздох и Бог,
То стало каменною книгою.
И кто-то год за годом льет
В уже готовые обличил
Любовных пут тягучий мед
И желчь благого еретичества.
О, костенеющие дни,Я их не выплесну, и вот они!
Любви обжиг дает гранит,
И ветер к вечеру немотствует.
Живи,
Размоет эту твердь упрямую,
И снова станет перстью персть,
Любовь – неповторимым замыслом.
Январь 1922
Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.
Новая библиотека поэта.
Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.
Стали сны единой достоверностью.
Два и три – таких годов орда.
На четвертый (кажется, что Лермонтов) -
Это злое имя «Кабарда».
Были же веснушчатые истины:
Мандарином веяла рука.
Каменные базилики лиственниц,
Обитаемые облака.
И какой-то мост в огромном городе -
Звезды просто, в водах, даже в нас.
Всё могло бы завершиться легким шорохом – Зацепилась о быки волна.
Но осталась горечь губ прикушенных,
И любовь до духоты, до слез.
Разве знали мы, что ночь с удушьями Тоже брошенный дугою мост?От весны с черешневыми хлопьями, От любви в плетенке Фьезоле – К этому холодному, чужому шлепанью По крутой занозливой земле.
Но дающим девство нет погибели!
Рои войн смогла ты побороть,
Распахнувши утром новой Библии
Милую коричневую плоть.
Средь гнезда чернявого станичников
Сероглазую легко найду.
Крепко я пророс корнями бычьими
В каменную злую Кабарду.
Пусть любил любовью не утешенной.
Только раз, как древний иудей,
Я переплеснул земное бешенство
Ненасытной нежности моей.
Так обмоют бабки, вытрут досуха.
Но в посмертную глухую ночь
Сможет заглянуть простоволосая,
Теплая, заплаканная дочь.
Январь 1922
Примечания
См. раздел М.Лермонтова на этом сайте.
Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.
Новая библиотека поэта.
Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.
Ночь была. И на Пинегу падал длинный снег.
И Вестминстерское сердце скрипнуло сердито.
В синем жире стрелки холеных «Омег»
Подступали к тихому зениту.
Прыгало тустепом юркое «люблю».
Стал пушинкой Арарата камень.
Радугой кривая ввоза и валют
Встала над замлевшими
Репарации петит и выпот будних дней.
И никто визиток сановитых не заденет.
И никто не перережет приводных ремней
Нормированных совокуплений.
Но Любовь – сосед и миф -
Первые глухие перебои,
Столкновенье диких цифр
И угрюмое цветенье зверобоя.
Половина первого. Вокзальные пары.
На Пинеге снег. Среди трапеций доллар.
Взрыв.
Душу настежь. Золото и холод.
Только ты, мечта, не суесловь -
Это ведь всегда бывает больно.
И крылатым зимородком древняя любовь
Бьется в чадной лапе Равашоля.
Это не гудит пикардская земля
Гудом императорского марша.
И не плещет нота голубятника Кремля -
Чудака, обмотанного шарфом.
Это только тишина и жар,
Хроника участков, крохотная ранка.
Но, ее узнав, по винограднику, чумея и визжа, Оглушенный царь метался за смуглянкой.
Это только холодеющий зрачок
И такое замедление земного чина,
Что становится музейным милое плечо,
Пережившее свою Мессину.
Январь 1922
Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.
Новая библиотека поэта.
Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.
…И кто в сутулости отмеченной,
В кудрях, где тишина и гарь,
Узнает только что ушедшую
От дремы теплую Агарь.
И в визге польки недоигранной,
И в хрусте грустных рук – такой -
Всю жизнь с неистовым эпиграфом
И с недодышанной строкой.
Ей толп таинственные выплески,
И убыль губ, и юбок скрип -
Аравия, и крики сиплые
Огромной бронзовой зари.
Как стянут узел губ отринутых!
Как бьется сеть упругих жил!
В руках какой обидой выношен
Жестковолосый Измаил!
О, в газовом вечернем вереске
Соборную ты не зови,
Но выпей выдох древней ереси
Неутоляющей любви!
Январь 1922
Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.
Новая библиотека поэта.
Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.
В зените бытия любовь изнемогает.
Какой угрюмый зной! И тяжко, тяжко мне,
Когда, рукой обвив меня, ты пригибаешь,
Как глиняный кувшин, ища воды на дне.
Есть в летней полноте таинственная убыль, И выжженных озер мертва сухая соль.
Что если и твои доверчивые губы