Стихи

Нобре Антониу Перейра

Коимбра, 1889

Красная лихорадка

Ах, розы винные! Откройтесь мне до донца! Целую вашу грудь, о, как она сладка! Хмелею все сильней: я пью настой из солнца — О, этот терпкий вкус последнего глотка! Цветки кровавых роз, откройте грудь смелее, И запаха волна долины наводнит: Офелий лунный лик, в речной струе белея, В том запахе живет, поет, влечет, манит… Камелии, чуть-чуть вы губы отворите: Луне, одной луне, — томленье ваших чаш! Мне, наперстянки, яд пунцовый подарите, Тюльпаны, дайте мне багряный гений ваш… Ах, маки, я сражен, и вы — мой сон бредовый, И я пчелой вопьюсь в безумно-красный рот. Мой улей я создам, о, это дом медовый: Жестокой

жажды жар… пунцовый сумрак сот… Вы, астры, щеки мне раскрасьте в цвет коралла, Чтоб кровью молоко и оникс лалом стал. Так после боя всё в крови густой и алой, Снаряды и сердца: кровоточит металл… Я страстоцвет молю, молю средь тьмы хулящей: Раскрой же лепестков истерзанную плоть, Ты, ярость цвета, ввысь извергни огнь палящий! О, красный хохот язв и мук твоих, Господь… Цветы раскалены — дымящие вулканы! О, лавою своей натрите вы меня! Во мне звучит оркестр из ваших гимнов тканый, О, дайте силы мне! О, дайте мне огня! О, дайте крови мне: пусть кровоток цветочный В моих сосудах жизнь блаженно разольет! В них крови нет своей, они бесцветны, точно Печаль в них обжилась, на всем ее налет… Не скрыть больной души, но есть одна отрада. Цветы! Как встречу вас, скачу, повеселев! И кровь тогда бурлит подобьем водопада, И вою, и реву, томимый жаждой лев! Врезаюсь в небосвод, где звездная дорога, Где Бесконечность льет кипящим серебром, И завершу полет у стоп пресветлых Бога Из катапульты ввысь заброшенным ядром. Люблю я красный цвет! Пусть гостия заката Рассеет скуку мне, сожжет печаль дотла… Но в миг, когда душа беспамятством крылата, Шарлотта, мой цветок! Она бела, бела…

Леса-да-Палмейра, 1886

Мальчик и юноша

Жасмина ветвь, навек — душиста и бела, Осталась в прошлом, там, в немеркнущей долине. Вы, над моей судьбой простершие крыла, Голубки детства, где я отыщу вас ныне? Я думал: вечен день, не одолеет мгла Слоновой кости блеск от башни в ясной сини. Фантазия моя в той башне берегла Плененный лунный блик и все мои святыни. Но птицы детства прочь умчались от земли, Растаяли вдали, как золотые склоны, И лунные лучи из башни утекли… Напрасно я кричу голубкам белым вслед, Летят ко мне назад на крыльях ветра стоны: Их больше нет, сеньор! Голубок больше нет!

Леса-да-Палмейра, 1885

Под влиянием луны

Вновь осень. Воды дальние горят: То солнца бриг пылает, умирая. О, вечера, что таинства творят, Что вдохновеньем полнятся до края. Дороги, как вода, вдали блестят, Текут они, как реки в лунном свете, А рек сереброструйный стройный лад, Как будто трасс причудливые сети. И черных тополей трепещет ряд: Шаль просят, чтоб согреться, у прохожих. А трясогузки так пищат, пищат! Справляя свадьбы в гнездышках пригожих. Как благовонье, мелкий дождь душист, Так сладко ртом его ловить левкою! Невеста-деревце под ветра свист Роняет флердоранж, взмахнув рукою. Залетный дождик — гость из дальних стран, Давно безводье землю истощает. Гремит с амвона падре Океан: О пользе слез Луне он возвещает. Луна, в чей плен так сладостно попасть! Луна, чьи фазы помнят при посеве! На океан твоя простерта власть, На женщин, тех, что носят плод во чреве. Магичен в полнолунье твой восход Твой ореол — Поэзии потоки, Их, кажется, струит небесный свод: Смочи перо — и сами льются строки… Октябрьским вечером придет Луна, Сменить волшебным свет бесстрастный Феба. Изящества и прелести полна [5] , Монашка вечная ночного неба.

5

В оригинале парафраза слов Квинтилиана о Горации: plenus est jucundi-tatis et gratiae — полный прелести и изящества.

Порту, 1886

Бедная чахоточная

Когда я вижу, как она проходит, Худа, бледна, на мертвую походит, Идёт на пляж за морем наблюдать, — Ах, сердце стонет звоном колокольным, Угрюмым звоном, точно над покойным: Ее судьбу нетрудно угадать. Как лист легка, как веточка сухая, На небо смотрит, изредка вздыхая: Снует там чаек острокрылых рать. Зрачки ее — малиновки немые, Они бы в небо с ликованьем взмыли, Да крылья не придется испытать. В молочно-белых платье и берете — Сгущенный лунный свет в том силуэте — Как издали ее изящна стать! На пляже видя белую фигуру, Все кумушки завидуют ей сдуру: «Невеста! Повезут ее венчать!» Собака — компаньон ее печальный, Собаке предстоит и в путь прощальный За ней идти, и ждать ее, и звать… В глаза с тоской ей смотрит: «Не исчезни!», Под кашель, частый при ее болезни, Пес сразу начинает завывать. И с горничной — что толку в той особе? — Среди детей у моря сядут обе, Там, где синей и чище моря гладь. Дед Океан, в глаза ей робко глядя, Льняной свой ус рукой дрожащей гладя, Беседу с ней стремится поддержать Об ангелах, каких во снах видала, О том, из-за кого она страдала… Волна прильнет и убегает вспять, И сердце разрывается от горя, Когда услышу нежный шепот моря: «Излечишься, лишь надо подождать…» Излечишься? Напрасные надежды! О, падре, умасти ее одежды: Тебе ее придется отпевать. И тело ангела истлеет в яме, Так рок судил — любимой быть червями, Никем другим любимой не бывать. Излечишься? Болезнь ей тело гложет… Поверить в исцеление не может, Ах, если б хоть на время забывать! Но кашель сух, в нем столько острой муки, Стук молотков мерещится мне в звуке, Как будто гроб явились забивать. Излечишься? А нос ее в то лето Стал заостряться: верная примета… И с ужасом на это смотрит мать. Сухие пальчики, как веретенца… Мать бедная, ей не поможет солнце, Смотри! Октябрь, дни стали убывать…

Леса-да-Палмейра, 1889

Сонеты

1.

В былые дни перо свое кровавил, Покуда жар от углей не угас, Искал в открытой ране, против правил, Свои чернила для чеканных фраз. Вот так я свой молитвенник составил, О жизни свой бесхитростный рассказ, Я в нем был прям, ни в чем я не слукавил — И, может быть, он растревожит вас. Молитесь по нему, и вы сполна Поймете жизнь: нет муки окаянней, Когда она иллюзий лишена. О, юноша, земляк, ни ожиданий, Ни светлых грез — знай: эта жизнь — одна Страстная пятница твоих страданий!

Коимбра, 1889

2.

В четыре лампы светом осиянный В том королевстве бурь и диких скал Поэт родился, гость он был желанный, Но лучше б к свету он не привыкал. И верой и мечтою обуянный, Он начал жить, он красоты алкал, Но вероломства натиск постоянный Страшнее, чем ножа в ночи оскал. Разочарованному — все едино: Пусть тех бойцов прямой потомок я, За солнцем плывших сквозь шторма, ненастья, Что родина мне, смена властелина? Будь Карлуш [6] , будь рыбак Жозе… Друзья, Родиться в Португалии — несчастье!

6

Видимо, имеется в виду дон Карлуш, наследный принц, который в октябре 1889 г., после смерти дона Луиша I, был возведен на престол. Некоторые представители португальской интеллигенции надеялись на благоприятные изменения в стране в связи с этим событием.

Коимбра, 1889