Стихийное бедствие
Шрифт:
Говорят, перенапряжение у него, стресс. Я себе стресс этот самый представляю, как нокдаун изнутри… Но разве может быть нокдаун от телефонных звонков и обещаний?..
Говоря по-простому, Макаркин повредился. Что-то у него там в голове сместилось.
И была над ним операция. Черепок ему вскрыли, что-то там починили, поправили, а когда обратно гайки закрутили, был Макаркин уже совсем другим человеком. Отрегулировали ему там какие-то центры…
Вышел он из больницы — и прошлую жизнь, как бритвой… Знакомых перестал узнавать, добра не помнит.
Это
Ему на дом звонки, просьбы, сложно-подчиненные предложения, а с него как с гуся вода. Тут вокруг него дела закручиваются, все кипит, а ему хоть бы хны.
Стали к родственникам апеллировать: мол, повлияйте, уже средства вложены, а машина вхолостую гудит, потому как одна шестеренка — Макаркин — крутиться не желает.
А родственники сами не бельмеса: они раньше как сыры в масле катались, горя не знали, а тут он словно бы не понимает их чаяний, то есть чего от него хотят. Словно бы у него какой-то иммунитет к связям появился!..
Вы это поймите, это уже серьезное положение, чрезвычайное. Тут не до смеха. Тут уже буквально вся экономика останавливается.
Оказывается, теперь неизвестно, кто кому должен звонить, чего обещать, кому словечко замолвить и, больше того, каким способом выплатить полагающееся вознаграждение. За услуги. При чем тут деньги? Разве в деньгах счастье? Деньги вообще ничего в жизни не решают, так только — душу успокаивают…
Так вот оказалось, что один Макаркин все это знал: кому, что, когда и сколько… А без его помощи вдруг все наши дела остановились… Напрасно вы представляете нас себе преступным миром. У нас ведь нет организованной преступности. Мы же все на службе находимся. И наши «дела» — это так, вроде хобби.
Мы не организованы, но взаимосвязаны. Главное в наших отношениях — услуги. Еще раз повторяю — не деньги, а услуги. Обещания всякие, доставания, устраивание… А деньги нам не нужны. Нам зарплаты хватает…
Но взаимосвязь необходима.
Я уже говорил, что с Макаркиным я особых взаимоотношений никогда не поддерживал. Они у нас еле теплились… Но вот и меня, так сказать, приспичило.
Подросла у меня дочь. Подросла до критического возраста. Пришла пора отдавать ее в тот или иной институт.
Личных связей на сей счет у меня недобор был, и решил обратиться я к Макаркину. К Макаркину, который уже после болезни был… А я тогда еще не знал, какие у него осложнения после хирургического вмешательства, и стал одну за другой оказывать ему услуги. Это чтобы он почувствовал себя обязанным… Не буду говорить, во сколько мне это обошлось. Для меня не это главное. Главное, чтоб дочь…
Но вот подошла пора приемных экзаменов, и тут я узнал с ужасом, что Макаркин, извините за выражение, и не думал чесаться!.. Меня, естественно, охватило справедливое чувство негодования.
Но такое чувство, как оказалось, охватило не только меня. Люди, которые возлагали на Макаркина определенные надежды, но при этом жестоко
Нас собралось целое общее собрание. Мы обсудили запущенное состояние дел, гневно осудили виновного во всем Макаркина… Надо сказать правду, он после операции в самом деле ничего не соображал. Слушал прения и не подавал реплик.
Мы потому и пришли к вам, светилу нейрохирургии, за консультацией. Скажите по совести, нельзя ли вернуть нашему знакомому мозговые центры со всеми утраченными связями и знакомствами?
Конечно, мы знаем, что нервные клетки не восстанавливаются, но нельзя ли в виде исключения, так сказать, в порядке личного одолжения… Вы ж понимаете, что мы в долгу не останемся.
СТАРШИЙ ЮМОРИСТ
— Пятый месяц завод никак не может выбраться из прорыва, — директор был тих и печален, — и главное, каких-то особых, аварийных причин нет, все мелочи, но не тянем план, и точка.
Директор нажал кнопку на столе и вызвал секретаршу:
— Дина Павловна, у вас не найдется закурить?
Дина Павловна привычно достала сигарету из-за уха, подала ее директору и вышла.
— Мы тут посоветовались, — директор закурил, — и решили пригласить к нам на работу вас.
— Меня? — удивился сидевший в кресле. — На производство? Но я же просто юморист…
— Будете старший юморист.
— Но, наверно, нет такой единицы в штатном расписании?..
— А мы вас возьмем на должность старшего экономиста.
— Много я вам наэкономлю…
— Для вас работы хватит. На первый случай подстегнуть отстающих колкими эпиграммами. Я ваши колкости очень уважаю.
— Колкости? Вы имеете в виду репризы? То есть остроты…
— Нет, колкости. Между словами… — директор опять потянулся к кнопке. — У нас, знаете, когда рабочие двигают что-нибудь тяжелое, тоже всегда колкости употребляют. Но уже вслух…
На звонок снова явилась секретарша.
— Дина Павловна, передайте начальнику отдела кадров, чтобы он оформил товарища сатирика к нам в штат.
Директор обернулся к сатирику:
— А вы пройдитесь пока по цехам. Может, чего подберете для фельетона или как там у вас это называется…
Не успел новоявленный «старший юморист» выйти из здания заводоуправления, как о его зачислении в штат и выходе за сбором материалов для фельетона знали все начальники цехов. Об этом по секрету (и по телефону, разумеется) оповестила всех Дина Павловна. Она была при директоре вроде пятой колонны и за небольшую мзду — коробку конфет к праздникам — держала начальников цехов в курсе всех событий.