Стихийное бедствие
Шрифт:
— Покороче давай, Терентьич, а то невтерпеж…
— Тут короче нельзя. Тут вопрос принципа. — Агафон строго глянул на свою дочь Нютку, сидевшую в первом ряду с брезгливым выражением на лице. — Поехали дальше… У нас в Прищепино есть своя школа с нужным нам уклоном. Нашим детям не надо беспокоиться о своем призвании. Оно всегда с ними, как тот праздник, который всегда со мной.
— Что за праздник? — поинтересовались из зала.
— Это так. К слову пришлось. К делу не относится… Поехали дальше.
— Хватит ездить, говори дело.
Агафон привстал, опираясь на свою великолепную трость:
— Прищепинцы!
— Какие-такие?
— Мне это больнее других, потому что среди них моя дочь.
— Вона?! Что она выкинула?
Агафон сделал паузу. Нахмурил брови.
— Они хотят свернуть со священного железнодорожного пути отцов и матерей, — Агафон поднял трость, как посох. — Они хотят в стюардессы!
Бригадир сел. Зал затих, ошеломленный услышанным.
— Драть их надо, — крикнула тетя Паша, — кнутом.
— Не поможет, — возразил Прокопыч, — драть, но методом убеждения!
— А много ль их?
— Дык было двое, но одну, Тоньку Коновалову, мы уломали. Теперь эта осталась. Всего одна, немного, но ведь зараза может пойти, поветрие. Как я уже здесь выражался, это — дело принципа.
— Да. Тут только дай волю, потом не расхлебаемся.
— А давайте все же ее послушаем, — предложила Шура, — может, у нее тоже принцип есть.
Нютка с готовностью поднялась, но говорить ей не дали.
— Нечего! Молода еще нас-то учить.
— Не давать слова! Без ее слов обойдемся.
— Нельзя давать потачки.
— Драть надо, драть.
— Ну, че вы орете-то, как на базаре? — вдруг как-то слишком громко кинула Нютка. — Вам чего, уже и слово мое мешает?
— Пусть говорит. Уши, поди, не завянут.
— Вы рожденные ползать, вот кто вы, — крикнула Нютка, — а я летать хочу.
— Ну сказанула. Теперя уши уж точно завянут.
— Я летать хочу, — повторила Нютка с металлическими нотками в голосе, — отец меня уж драл, чуть трость свою не обломил, а толку? Все одно хочу летать. Все одно пойду в стрюардессы. И чего вы так взъелись-то? Ведь же стюардесса — это родная сестра проводницы.
— Ой, родная сестра — ну, договорилась!
— Ну пусть двоюродная, но сестра же! Поймите, мечта у меня есть. С детства летать хочу. Во сне летала, теперь хочу в самом деле. Хочу землю поглядеть.
— Так на железных дорогах-то не увидишь, что ли?
— Э, это не то. Мне другой масштаб нужен. Чтоб далеко видать…
— А я, Агафон Терентьич, вот что предлагаю, — решительно встала тетя Паша, — думаю, замуж ее надо, а? Тогда вся дурь у нее в детей уйдет, в хозяйство. С дитем на руках не полетаешь.
— Да кто ее возьмет, стюардессу? Даже на слух неприлично выговаривать.
(Тут автор приносит извинения за некоторые недипломатические выражения, слетающие с уст героев в пылу полемики.)
— А я так думаю, — врезался в распрю Агафон, — что надо ставить вопрос шире и глубже. Кто такие мы с вами? Мы это как красные кровяные тельца в стальных артериях страны. Мы та самая заварка, без которой любой чай останется простым кипятком. Мы носители чистоты в вагонах… В нашу среду должны попадать только лучшие из лучших. Вы все должны запомнить, что мы не шушера какая-то, мы особый народ. А наше Прищепино — такой же центр, как для ткачей Иваново, для стеклодувов Гусь-Хрустальный или Тольятти для автостроителей. И мы никому не позволим…
— Позволишь! — выкрикнула язва-дочь.
Агафон смешался. Весь публицистический пыл его тут же улетучился. И тут руку поднял Спиридон из спального — белая кость. Интеллигентно, без базара взял себе слово.
— Ладно, пусть себе кудахчет. Покудахчет и перестанет. И не таким крылышки подрезали.
Нютка гордо передернула плечом и пошла прочь к выходу. И тут… Не знаю, показалось ли, нет ли, но взмахнула вдруг руками Нютка, оторвалась от пола и… поплыла, полетела. Чтоб глаза мои лопнули, полетела!
Все, кто был в зале, онемели.
ХИРУРГИЧЕСКОЕ ВМЕШАТЕЛЬСТВО
Никогда нельзя нарушать природный баланс. Иной раз хлопнешь себя по лбу, убьешь комара, а потом маешься целый день сам не свой, подсчитываешь последствия… Ведь комар — это пища для лягушек. А голодная лягушка уже не так питательна для аиста. И аисту на пустой желудок до теплых краев лететь тяжелее… Попробуйте сами после паршивой столовой руками помахать — далеко ли вы улетите?.. Короче говоря, может так получиться, что на следующий год такой аист-дистрофик к нам уже не вернется. И лягушки расплодятся, как кролики. И всех комаров слопают и за невинных животных примутся… Да разве можно все последствия предугадать?
Так и у нас с Макаркиным получилось… A-а, думали мы, что нам Макаркин, что он один может?
Позванивал иногда, заходил редко. Вроде бы и ничего особенного из себя не представлял. Но оказалось, что и он в природном балансе что-то такое уравновешивает…
Я его знал плохо. Так, приходили от него люди. Очень бывали уважаемые люди. Один заслуженный деятель не то искусств, не то техники, один кандидат не то каких-то наук, не то в мастера спорта, два поэта не то песенника, не то пародиста. Приходили, приносили записки, иногда говорили устно: я, мол, от Макаркина. Ну я, понятно, помогал им, чем мог. Все-таки заслуженные деятели, кандидаты, поэты… Заслужили свое — почему не помочь?
Мне лично Макаркин никаких особых услуг не оказывал. Один раз только, помнится, достал какие-то билеты куда-то для жены не то в театр, не то на самолет…
И только когда хватила его эта болезнь… Кстати, какая-то чудная болезнь. Я о такой болезни и не слыхивал. От любой болезни могу достать лекарство, а от этой никакие лекарства не помогали. Потребовалось, я слышал, хирургическое вмешательство.
Конечно, Макаркин сильно суетился по жизни, но кто из нас не суетится?.. Ну, крутился, звонил, бегал, доставал, обещал, выколачивал, устраивал, химичил… Кого сейчас этим удивишь? Многие крутятся и устраивают, но чтоб от этого заболеть?!