Стихотворения 1912-1917
Шрифт:
Дьявол
Я, прозорливец, снова я! Черней трубы твоя обитель, Да ты ведь зорок, как змея,Тотчас заметишь!
Матфей
Гнус презренный, Тебе ль смеяться? Нет лютей Врага для вас во всей вселенной, Чем я, нижайший из людей.
Дьявол
Ах, прозорливец! Этим людям Ты враг не менее, чем нам. Давай уж лучше вместе будем Ходить за ними по пятам. Ты мастер зреть их помышленья, Внедряться в тайну их сердец, Не вовсе чужд, святой отец, И я порядочного зренья: (*389) Зачем же бесам враждовать? Ты разве хуже бес, чем все мы?
Матфей
Молчи,
Дьявол
Ну да, уж где мне! Ты пророк! Ты разрушаешь наши козни, Ты топчешь семя зла и розни, Ты крепко правишь свой оброк! Ты и стоокий и стоухий! Спроси тебя: "Ты почему Исследуешь так жадно тьму?" Ты тотчас скажешь: "Там, как мухи, Как червь на падали, кишат Исчадия земли и ада Я не могу терпеть их смрада, Я на борьбу спускаюсь в ад". О ненасытная в гордыне И беспощадная душа! Нет в мире для тебя святыни, Нет заповедного ковша, Нет сокровенного потока: Во всех ключах ты воду пил И все хулил: "Вот в этом ил, А в том - гниющая осока..."
Матфей
Что отвечать мне твари сей, Столь непотребной, скудоумной? Мой скорбный рок, мой подвиг трудный Он мерит мерою своей. И тьма и хлад в моей пещере... Одежды ветхи... Сплю в гробу... О боже! Дай опору вере И укрепи мя на борьбу! 24.I.16
(*390) КНЯЗЬ ВСЕСЛAB
Князь Всеслав в железы был закован, В яму брошен братскою рукой: Князю был жестокий уготован Жребий, по жестокости людской. Русь, его призвав к великой чести, В Киев из темницы извела. Да не в час он сел на княжьем месте: Лишь копьем дотронулся Стола. Что ж теперь, дорогами глухими, Воровскими в Полоцк убежав, Что теперь, вдали от мира, в схиме, Вспоминает темный князь Всеслав?
Только звон твой утренний, София, Только голос Киева!
– Долга Ночь зимою в Полоцке... Другие Избы в нем, и церкви, и снега... Далеко до света,- чуть сереют Мерзлые окошечки... Но вот Слышит князь: опять зовут и млеют Звоны как бы ангельских высот! В Полоцке звонят, а он иное Слышит в тонкой грезе... Чт`о года Горестей, изгнанья! Неземное Сердцем он запомнил навсегда. 24.I.16
* * * Мне вечор, младой, скучен терем был, Темен свет-ночник, страшен Спасов лик. Вотчим-батютка самоцвет укрыл В кипарисовый дорогой тайник!
(*391) А любезный друг далеко, в торгу, Похваляется для другой конем, Шубу длинную волочит в снегу, Светит ей огнем, золотым перстнем. 24.I.16
* * *
Ты, светлая ночь, полнолунная высь!
Подайся, засов,- распахнись, Тяжелая дверь, на морозный простор,
На белый сияющий двор!
Ты, звонкая ночь, сребролунная даль!
Ах, если б не крепкая паль, Не ржавый замок, не лихой волкодав,
Не батюшкин ласковый нрав! 24.I.16
БОГОМ РАЗЛУЧЕННЫЕ
В ризы черные одели,И ее в свой срок отпели, Юную княжну. Ангел келью затворил ей, Старец-схимник подарил ей Саван, пелену.
Дни идут. Вдали от света Подвиг скорбного обета Завершен княжной. Вот она в соборе, в раке, При лампадах, в полумраке, В тишине ночной.
Смутны своды золотые, Тайно воинства святые (*392) Светят на стенах, И стоит, у кипарисной Дивной раки,с рукописной Книгою, монах.
Синий бархат гробно вышит Серебром... Она не дышит, Лик ее сокрыт... Но бледнеет он, читая, И скользит слеза, блистая, Вдоль сухих ланит. 25.I.16
КАДИЛЬНИЦА
В горах Сицилии, в монастыре забытом, По храму темному, по выщербленным плитам, В разрушенный алтарь пастух меня привел, И увидал я там: стоит нагой престол, А перед ним, в пыли, могильно-золотая, Давно потухшая, давным-давно пустая, Лежит кадильница - вся черная внутри От угля и смолы, пылавших в ней когда-то...
Ты, сердце, полное огня и аромата, Не забывай о ней. До черноты сгори. 25.I.16
* * *
Когда-то, над тяжелой баркой С широкодонною кормой, Немало дней в лазури яркой Качались снасти надо мной...
Пора, пора мне кинуть сушу, Вздохнуть свободней и полней И вновь крестить нагую душу В купели неба и морей! 25.I.16
(*393)
ДУРМАН
Дурману девочка наелась, Тошнит, головка разболелась, Пылают щечки, клонит в сон. Но сердцу сладко, сладко, сладко: Все непонятно, все загадка, Какой-то звон со всех сторон:
Не видя, видит взор иное, Чудесное и неземное, Не слыша, ясно ловит слух Восторг гармонии небесной И невесомой, бестелесной Ее довел домой пастух.
Наутро гробик сколотили. Над ним попели, покадили, Мать порыдала... И отец Прикрыл его тесовой крышкой И на погост отнес под мышкой... Ужели сказочке конец? 30.I.16
СОН
По снежной поляне, При мглистой и быстрой луне, В безлюдной, немой стороне, Несут меня сани.
Лежу, как мертвец, Возница мой гонит и воет, И лик свой то кажет, то кроет Небесный беглец.
И мчатся олени, Глубоко и жарко дыша, (*394) В далекие тундры спеша, И мчатся их тени Туда, где конец Страны этой бедной, суровой, Где блещет алмазной подковой Полярный Венец,
И мерзлый кочкарник Визжит и стучит подо мной, И бог озаряет луной Снега и кустарник. 30.I.16
ЦИРЦЕЯ
На треножник богиня садится: Бледно-рыжее золото кос, Зелень глаз и аттический нос В медном зеркале все отразится.
Тонко бархатом риса покрыт Нежный лик, розовато-телесный, Каплей нектара, влагой небесной, Блещут серьги, скользя вдоль ланит.
И Улисс говорит: "О, Цирцея! Все прекрасно в тебе: и рука, Что прически коснулась слегка, И сияющий локоть, и шея!"
А богиня с улыбкой: "Улисс! Я горжусь лишь плечами своими Да пушком апельсинным меж ними, По спине убегающим вниз!" 31.I.16
(*395) * * *
На Альпы к сумеркам нисходят облака. Все мокро, холодно. Зеленая река
Стремит свой шумный бег по черному ущелью К морским крутым волнам, гудящим на песке, И зоркие огни краснеют вдалеке,
Во тьме от Альп и туч, под горной цитаделью. 31.I.16