Стихотворения (1917-1921)
Шрифт:
А завтра
снова
мир залить
вставало солнце ало.
20 И день за днем
ужасно злить
меня
вот это
стало.
И так однажды разозлясь,
что в страхе все поблекло,
в упор я крикнул солнцу:
"Слазь!
довольно шляться в пекло!"
30 Я крикнул солнцу:
"Дармоед!
занежен в облака ты,
а тут – не знай ни зим, ни лет,
сиди, рисуй плакаты!"
Я крикнул солнцу:
"Погоди!
послушай, златолобо,
чем так,
без
40 ко мне
на чай зашло бы!"
Что я наделал!
Я погиб!
Ко мне,
по доброй воле,
само,
раскинув луч-шаги,
шагает солнце в поле.
Хочу испуг не показать –
50 и ретируюсь задом.
Уже в саду его глаза.
Уже проходит садом.
В окошки,
в двери,
в щель войдя,
валилась солнца масса,
ввалилось;
дух переведя,
заговорило басом:
60 "Гоню обратно я огни
впервые с сотворенья.
Ты звал меня?
Чай гони,
гони, поэт, варенье!"
Слеза из глаз у самого –
жара с ума сводила,
но я ему –
на самовар:
"Ну что ж,
70 садись, светило!"
Черт дернул дерзости мои
орать ему, –
сконфужен,
я сел на уголок скамьи,
боюсь – не вышло б хуже!
Но странная из солнца ясь
струилась, –
и степенность
забыв,
80 сижу, разговорясь
с светилом постепенно.
Про то,
про это говорю,
что-де заела Роста,
а солнце:
"Ладно,
не горюй,
смотри на вещи просто!
А мне, ты думаешь,
90 светить
легко?
– Поди, попробуй! –
А вот идешь –
взялось идти,
идешь – и светишь в оба!"
Болтали так до темноты –
до бывшей ночи то есть.
Какая тьма уж тут?
На "ты"
100 мы с ним, совсем освоясь.
И скоро,
дружбы не тая,
бью по плечу его я.
А солнце тоже:
"Ты да я,
нас, товарищ, двое!
Пойдем, поэт,
взорим,
вспоем
110 у мира в сером хламе.
Я буду солнце лить свое,
а ты – свое,
стихами".
Стена теней,
ночей тюрьма
под солнц двустволкой пала.
Стихов и света кутерьма –
сияй во что попало!
Устанет то,
120 и хочет ночь
прилечь,
тупая сонница.
Вдруг – я
во всю светаю мочь –
и снова день трезвонится;
Светить всегда,
светить везде,
до дней последних донца,
светить –
130 и никаких гвоздей!
Вот лозунг мой –
и солнца!
[1920]
ОТНОШЕНИЕ К БАРЫШНЕ
Этот вечер решал –
не в любовники выйти ль нам? –
темно,
никто не увидит нас.
Я наклонился действительно,
и действительно
я,
наклонясь,
сказал ей,
10 как добрый родитель:
"Страсти крут обрыв –
будьте добры,
отойдите.
Отойдите,
будьте добры".
[1920]
ГЕЙНЕОБРАЗНОЕ
Молнию метнула глазами:
"Я видела –
с тобой другая.
Ты самый низкий,
ты подлый самый…" –
И пошла,
и пошла,
и пошла, ругая.
Я ученый малый, милая,
10 громыханья оставьте ваши.
Если молния меня не убила –
то гром мне
ей-богу не страшен.
[1920]
ГОРЕ
Тщетно отчаянный ветер
бился нечеловече.
Капли чернеющей крови
стынут крышами кровель.
И овдовевшая в ночи
вышла луна одиночить.
[1920]
* * *
Портсигар в траву
ушел на треть.
И как крышка
блестит
наклонились смотреть
муравьишки всяческие и травишка.
Обалдело дивились
выкрутас монограмме,
дивились сиявшему серебром
10 полированным,
не стоившие со своими морями и горами
перед делом человечьим
ничего ровно.
Было в диковинку,
слепило зрение им,
ничего не видевшим этого рода.
А портсигар блестел
в окружающее с презрением:
– Эх, ты, мол,
20 природа!
[1920]
III ИНТЕРНАЦИОНАЛ
Мы идем
революционной лавой.
Над рядами
флаг пожаров ал.
Наш вождь –
миллионноглавый
Третий Интернационал.
В стены столетий
воль вал
10 бьет Третий
Интернационал.
Мы идем.
Рядов разливу нет истока.
Волгам красных армий нету устья.
Пояс красных армий,
к западу
с востока
опоясав землю,
полюсами пустим.
20 Нации сети.
Мир мал.
Ширься, Третий
Интернационал!
Мы идем.
Рабочий мира,
слушай!
Революция идет.
Восток в шагах восстаний.
За Европой
30 океанами пройдет, как сушей.
Красный флаг
на крыши ньюйоркских зданий.
В новом свете