Стихотворения и поэмы. Рассказы. Борислав смеется
Шрифт:
— Эх, кум, кум, ¦ ответил первый, — не говорите так. Хорошо, что вас бог благословил, горя не знаете. А бедняк, будь он хоть какой хозяйственный, все же двоих в одну рубашку не оденет.
— Те-те-те, — возразил тот, что побогаче, — все это пустая болтовня. Работать больше надо, сложа руки не сидеть!
— Ой, да разве ж, кум, бедняк не работает, — иной раз глаза на лоб лезут… А какая от того польза? Вот стоим мы тут сейчас, а разве мы знаем, не выпадет ли завтра кому-нибудь из нас то же, что нынче выпало Миколе?
— То же, то же, — повторил тот, что побогаче, — Не
На Святоюрской горе
II
Свет велик, а куда деваться бедному, беззащитному? Микола Прач шел по селу, как лунатик, а жена следовала за ним, рыдая и голося, будто над покойником. Пыл душный летний день. Народ работал в поле, и в селе никого не было видно. Жена прибавила шагу и поравнялась с мужем.
— Микола, куда ты идешь?
— В Свичу, — ответил тот угрюмо.
— Боже мой, что ты говоришь!
— Ну, а куда ж теперь идти? Другого выхода нету…
— Храни нас господь от этого, Микола! Не говори так! Послушай, вот! там живет моя тетка, идем к ней, летом будем работать, а зиму как-нибудь перебьемся.
— А потом?
— Потом… потом опять будем работать и авось как-нибудь проживем меж добрых людей.
— Добрых?… Ну-ну, стоит меж них жить! Нет, ничего из этого не выйдет.
И Микола двинулся дальше. Жена схватила его за руку.
— Побойся бога, человеке, что ты задумал? Ведь это грех великий! А меня ты на кого бросаешь? А дети?
— Ну, останусь и живых, чем я тебе и детям помогу? Глупая, пусти меня!
Но она не пускала и настойчиво тащила его через мосток к теткиной хате.
— Знаешь что, — сказал наконец Микола, — если хочешь, ты ступай к тетке…
— А ты?
— Я не пойду.
— Почему?
— Я не могу ни минуты больше прожить в этом проклятом селе! Если силой удержишь меня — повешусь. Так лучше пусти.
— Да куда же ты пойдешь?
— Пойду на заработки, в Людвиковку, на лесопилку.
— На лесопилку? Господь небесный, да ведь ты слаб, как комар! Что ты там сможешь делать?
— Не бойся, что-нибудь уж найду. Там теперь работники нужны, так примут.
— А когда же вернешься?
— Когда заработаю столько, чтоб выкупить свое добро у проклятого Мордки. Не раньше.
Она вытаращила на него удивленные глаза и с тревогой глядела ему в лицо.
— Микола, что ты говоришь?…
— То, что слышишь.
— Да ведь это…
Не могла договорить, что-то душило ее, точно в горле застрял камень.
— Будь что будет, по как-то быть должно. Либо заработаю, либо пропаду… На что мне такая жизнь!
Он поцеловал жену и детей и медленным, нетвердым шагом пошел дальше по дороге. Они, плача, глядели на него с мостка, пока он не скрылся за холмом на повороте.
III
Миновал
— Ура! — кричат лесорубы всякий раз, когда падает такой лесной великан, а затем начинается стук, у великана обрубают ветви и по торной колее спускают вниз с горы в реку, а она донесет его прямо к машине. День за днем со всех окрестных вершин несется этот стук и крик, день за днем сотни, лесных великанов с треском сползают по голым, каменистым обрывам и долину, чтобы там, на воде, ожидать, когда придет их черед ложиться под неумолимые железные зубья паровых пил. И изо дня в день четырнадцать соединенных вместе пил, точно четырнадцать громадных неутомимых червяков, грызут кости лесных великанов.
Среди лесорубов вот уже с год работает и Микола. Вид у него еще более изнуренный и худой, но сегодня он рубит с каким-то ожесточением, словно ель — его смертельный враг.
«Авось это в последний раз, господи, авось в последний раз!» — думает он, высоко замахиваясь топором.
Он сегодня счастлив. В его кожаном поясе, завернутые в тряпицу, лежат надежно спрятанные пятьдесят гульденов, годичный заработок. Сорок, размышляет Микола, пойдут Шиндеру, а десять на обзаведение. Сегодня вечером кончается его работа, а завтра он идет домой.
И в самом деле, на следующий день ни свет ни заря Микола Прач был уже далеко от Людвиковки. Он шел быстро, даже запыхался. Мысли его витали в будущем, не желая и оглянуться назад, где они не встретили бы ничего, кроме нужды и горя.
«Прежде всего пойду к Мордке, — думал бедняк, — выкуплю поле и хату, а тогда уж до жинки… Пойдем, скажу, пришла пора снова на своей земле устраиваться!»
Эта мысль придавала силы его слабым ногам. Солнце клонилось к закату, когда он дошел до своего села. Сердце забилось у него в груди, едва он завидел издалека свою полуразвалившуюся хату и большую корчму на краю села. Из последних сил он поспешил к ней.
— Добрый вечер, Мордка! — крикнул он, входя в корчму.
— Доброго здоровья! А, это вы, Микола? — сказал Мордка. — Где это вы пропадали, что вас так долго не было видно?
— Работал, — ответил Микола. — Слушай, Мордка, я тебе кое-что хочу сказать.
— Ну, что такое?
Микола достал из пояса тряпицу, развязал ее и положил перед Мордкой четыре десятки.
— На, видишь! Отдай мне землю и хату.
— Что, что, что? — закричал Мордка и попятился. — Ты хочешь за сорок гульденов купить землю и хату? Ха-ха-ха!