Стихотворения и поэмы

Кузнецов Юрий Поликарпович

Норберт Винер (1894–1964) — американский учёный. В своём трактате "Кибернетика” сформулировал основные положения кибернетики.

"Те, кто под чёрным расстрельным письмом подписались…” — сразу же после расстрела Дома Советов танками генерала Грачева в газете "Известия” было опубликовано письмо-обращение, которое требовало от правительства решительных мер по отношению к патриотам. Письмо подписали 42 человека, среди них академик Д. Лихачёв и писатель В. Астафьев.

"…собственность — это забытый грабёж” — изречение французского мыслителя Блеза Паскаля.

СЛАВЯНСКИЙ МИР

Речь о Законе в лице Моисея суровом, о Благодати и истине в сердце Христовом. Только закон погребли преходящие годы, новая вера сошла, воскрешая народы; принял тогда и наш русский народ воскрешенье. Князю Владимиру наша хвала за крещенье, Богу молитва от русской великой земли. Господи, благослови! Сказано было такое: "Земные цари, люди простые, и князи, и судьи мирские, юноши, отроки, девы и старцы да хвалят Имя Господне". И ниже: "Господь говорит: "Слушайте,

люди Мои и цари, Мне внемлите, ибо Закон — от Меня, и Мой суд — свет народам, правда Моя приближается, и снизойдет свыше спасенье Мое. Ждут Меня острова и уповают народы на руку Мою". В римской стране раздаются хвалебные гласы, хвалят святого Петра и апостола Павла. Славен в Ефесе и в Азии славен, и в Павме славен, и чтим, и любим Иоанн Богослов; Индия хвалит Фому, Марка славит Египет. Все города, и народы, и люди, и каждый славит учителя за православную веру, за наставленья на праведный, истинный путь. Также похвалим и мы, по возможности нашей, малой хвалою великого дивного мужа. Славься, великий Владимир, наш верный учитель, славный наш князь, государь нашей русской земли, сын Святослава и давнего Игоря внук! Мужество деда и храбрость отца поминают многие страны и славят за крепость побед. Предки твои не в худой и безвестной земле власть предержали, но в русской, молвой о которой полнятся разом четыре предела земли. Славный родился от славных, взошел благородный от благородных — таков наш великий Владимир. В силе и крепости он совершества достиг, в силе и мужестве смолоду он преуспел. Русскую землю держа именитой рукою, он покорил под себя сопредельные страны, мирные миром, а буйные — ратным мечом. Годы и воды текли между тем, как Владимир явью, и правью, и мужеством пас нашу землю, только однажды сошло на него посещенье, око Господне призрело его милосердно. И воссиял разум в сердце его — он увидел лести поганой тщету, и взыскал он Того, кто сотворил сущих тварей, незримых и зримых. Знал он о греческой, о благоверной земле, Христолюбивой и верою сильной, и слышал: там почитают единого в Троице Бога, там поклоняются Господу, там происходят все чудеса, и явленья, и знаменья веры, там переполнены белые церкви людьми, там они молятся по городам и по весям, там предстают перед праведным, истинным Богом. Слыша про это, и духом вельми возгорелся, сердцем вельми восхотел и решил посему: быть в христианстве ему и земле его русской. Знал хорошо наш Господь естество человека. Наш государь свои тленные ризы совлек, ветхое мира сложил, и отряс пыль неверья, и погрузился в святую живую купель, и возродился от Духа и чистой воды. Так из купели он вышел в сияющем нимбе, сыном нетления и воскрешения став, имя Василий приняв — родовитое имя. Под таковым он и был в книге жизни записан в городе мира, в бессмертном Иерусалиме. Так он проникся любовью к единому Богу и заповедал народу крестится во имя Бога Отца, Его Сына и Духа Святого, Троицу славить Святую по всем городам, всем христианами быть: и великим и малым, юным и зрелым, и старым, рабам и свободным, знатным боярам и смердам, богатым и нищим. Не поднялись против воли его благочестной русские люди, хотя кое-где и случалось, что не с любовью крестились, но больше от страха перед имеющим власть. Но когда на земле было легко сочетать благоверие с властью? Весть возгремела в земле нашей: слава Христу! Слава Отцу! Слава Духу Святому вовеки! Идольский призрак от нашей земли отходил, и заблистали на ней благоверия зори. Бесослужения тьма отступила совсем, и озарило всю землю евангельским светом. Рушились капища, строились белые церкви, гибли кумиры, являлись иконы святых, бесы бежали, злат крест освятил города. Пастыри стада Христова, епископы стали чистую жертву на чудный алтарь возносить. С помощью клира украсились белые церкви синью и златом и все города огласил рокот апостольских труб и евангельский гром. Ладан и миро очистили воздух для Бога, белые храмы сияют на белых горах, черные ризы посушно несут свою службу. Братья и сестры от мала пришли до велика в церкви святые и славят Его, возглашая: "Свят и един Сын Христос, слава Богу! Аминь!" Свят победил! Свят осилил! Христос воцарился! Слава Христу! Слава Сыну! Велик ты, наш Бог! Чудны дела твои, Господи! Слава Тебе! [3]

3

СЛОВО О ЗАКОНЕ И БЛАГОДАТИ МИТРОПОЛИТА ИЛАРИОНА.

Увы, время безжалостно и стирает следы всякой премудрости, заиливает источники красно-украшенной дивной русской словесности. Да к тому же борения жестокосердых и беспамятных, нашествия иноплеменников и полоны, войны и бедствия опустошают национальные сокровищницы, которым, казалось, и переводу-то не будет. И вот на наших буквально глазах минуло каких-нибудь сто лет, а уж столько всего поистухло по нарочитости нашей, иль по лени, иль по замыслам наших извечных ворогов, коих не пашут и не сеют, а они сами, как из преисподней, рождаются. Да и народ, засыпая вроде бы от туги и нужи, почасту придремывая на один глаз и попуская на наши пажити бесноватое воронье, скоро позабывает за заботами о хлебе насущном нажитой опыт отичей и дедичей, и в который уж раз наступает на прежние грабли.

Ведь на письме человечество закрепляет себя во времени. Кто не знает нынче старинной поэмы "Слово о полку Игореве", выпетой на молитвенном вдохновении, песни высокой, занебесной, но подпертой крепкими стулцами православной веры. Ее, эту песнь, когда разыскали случайно, вдруг почли за "аз"

русской духовной литературы и вдруг показалось, будто высшие силы создали этот шедевр, как бы сброшенный на землю с неба, а позади была лишь языческая немота и погребальный вопь волхвов, отпевающих свою отходящую веру. Пустыня неплодная была, камень гольный, где ничто не могло взрасти от варварийского семени? Но только немому уху и постылому чужеродному сердцу можно внушить эти обманки. Стоит лишь поймать душою раздольный распев, это многоголосье, эту необычную чуткость художной руки, как сразу поймешь, что в учителях-то у неизвестного вещего Бояна были дивные мастера, уже давно копытившие поэтическую ниву. Нет, не бродячий пастух водил лебяжьей тросткой по пергаменту, не шатун-погорелец и не вор-побродяжка, но человек добро вкусивший от древа культуры, за коим стояли вплотную не один век русского мужания.

И не удивительно, что еще за полтора столетия до военной поэмы "Слово о полку Игореве" появилось "Слово о законе и благодати" митрополита Илариона. По художественной ценности оно не уступает, но превосходит по духу, по сердечной мощи, по христианской отваге и предвидению. Митрополит в начале второго тысячелетия напутствует Русь, дает ей отеческое наставление и верный путеводительский фонарь: Благодать христианства выше всяких Законов.

"Слову" митрополита Илариона всячески не везло, оно было затолкано в дальние чуланы забвения и даже после того, как вновь было явлено русскому народу, недруги, напугавшись страсти инока, его несокрушимым и немеркнувшим откровениям, попытались вновь засунуть его под спуд и умертвить. Но оно воскресло сначала волею (ныне покойного) ученого Василия Дерягина и было издано брошюрою в самом невзрачном виде и замечено лишь знатоками. И вот замечательный поэт Юрий Кузнецов совершил свой житийный подвиг и переложил немеркнущее "Слово" митрополита на поэтический язык.

Представляем отрывки не перевода, переложения или поэтической версии, а "сотворения", так назвал свою работу поэт Юрий Поликарпович Кузнецов.

Статьи

Лариса Васильева

Парадоксы Юрия Кузнецова

Мягкий голос Ларисы Николаевны Васильевой сердечно и тепло благодарил в телефонную трубку за поздравление с её юбилеем. Тут кстати вспомнилась её статья "В самый раз” о поэзии Юрия Кузнецова ("Литературная Россия”, 23.1.87). На вопрос, не может ли она написать свои размышления о поэте к его 65-летию, Лариса Николаевна ответила:

— Когда-нибудь напишу о нём воспоминания, но на это нужно время. А знаете что — перепечатайте ту статью. Мне кажется, она не устарела.

Перечитав её, мы убедились в правоте сказанного. И более того — многие из безграмотных, злобных и поверхностных упрёков последнего времени, кои слышал Кузнецов ещё при жизни и которые грязными комьями летели и продолжают лететь на его могилу, парировались уже тогда — широким жестом и спокойным, уверенным в своей правоте тоном женщины-поэта, определившей многие узловые завязи самого загадочного русского поэтического мира второй половины XX века.

Богатырское семя, залетевшее из древности в XX век, одиночество подвига, животрепещущая современность его глубоко архаического склада, признание — в отрицании отрицаемого, дерзость необъятной силы…

Всё так.

Ни рано ни поздно — в самый раз, — как нам представляется, мы перепечатываем это живое слово поэта о — живом поэте.

Куска лишь хлеба он просил, И взор являл живую муку, И кто-то камень положил В его протянутую руку.

М. Ю. Лермонтов

Спорить о нем не хочу ни с кем. Влюбленных в него не люблю: своими восторгами, а более того — подражаниями они его, как пылью, покрывают.

Интереснее его ненавистники, в большинстве своем литераторы, их вполне резонно возмущают в нем высокомерие, самовлюбленность, наглость, наконец:

Звать меня Кузнецов. Я один. Остальные — обман и подделка.

В самом деле, безобразие. А мы как же? Не я конкретно, куда уж мне, а тот, другой, третий?

Да какой там третий, если он Пушкина не признает. Пушкина!!! В своем ли он уме?

А женщины-поэтессы? Как это они до сих пор его не испепелили? Еще бы: он женскую поэзию тоже не признает, относится к ней высокомерно, презрительно, подразделяя всех пишущих женщин на три категории: рукодельницы, истерички, подражательницы. Будучи главным редактором одного из очередных " Дней поэзии”, он собственной волей собрал стихи всех женщин вместе в одном разделе, как будто в бане или в гареме — каждая называет место в меру своей испорченности или неиспорченности.

Нет, положительно следует разобраться с ним: понять, что он такое и почему ведет себя столь нагло.

А еще он занимается ниспровергательством безусловных кумиров, вернее, их строк, считая, что Константин Симонов не прав, говоря в своем знаменитом стихотворении:

Пусть поверят сын и мать В то, что нет меня, Пусть они устанут ждать, Сядут у огня.

Злодей из поколения солдат, не видевших войны, смеет утверждать, что безнравственно мать противопоставлять любимой женщине не в пользу матери.

А с другой стороны, возвышая материнское начало, при этом не признавая женщин, пишущих стихи, у которых это начало чаще всего сильно развито, он как-то, мягко говоря, странно относится к отцовскому началу. Да что там странно, просто ужасно относится, недаром же в семидесятых годах его строки:

Я пил из черепа отца За правду на земле —

вызвали бурю споров и вполне заслуженное негодование. Пить "из черепа отца”!

Кошмарное кощунство. Это что же значит: он хочет предстать в роли отцеубийцы? Или Ивана, не помнящего родства?..

Нет, нет, положительно необходимо разобраться в этой каше взглядов и понять, понять наконец, что он такое и почему так вызывающе беспардонен, так противоречиво категоричен.

В наше время в нашем обществе все грамотны. Многие хорошо образованны. Значительно реже хорошо воспитаны. И еще реже — хорошо умеют ощущать связь и разрыв времен. Последнее отнюдь не считаю недостатком, последнее чаще всего есть прерогатива человека, поэтически видящего мир:

О древние смыслы! О тайные знаки! Зачем это яблоко светит во мраке? Разрежь поперек и откроешь в нем знак, Идущий по свету из мрака во мрак.

Вопрос "зачем?” далеко не нов, совсем не оригинален, естествен для каждого, видящего мир — землю и небо — глазами поэта. Но у каждого поэта "зачем” характерное, свое, у Пушкина — пушкинское:

Зачем крутится ветр в овраге, Подъемлет лист и пыль несет, Когда корабль в недвижной влаге Его дыханья жадно ждет? Зачем от гор и мимо башен Летит орел, тяжел и страшен, На чахлый пень? Спроси его. Зачем арапа своего Младая любит Дездемона, Как месяц любит ночи мглу? Затем, что ветру, и орлу, И сердцу девы нет закона.