По русскому славному царствуНа кляче разбитой верхомОдин богатырь разъезжаетИ взад, и вперед, и кругом.Покрыт он дырявой рогожей,Мочалы вокруг сапогов,На брови надвинута шапка,За пазухой пеннику штоф.«Ко мне, горемычные люди,Ко мне, молодцы, поскорей!Ко мне, молодицы и девки, —Отведайте водки моей!»Он потчует всех без разбору,Гроша ни с кого не берет,Встречает его с хлебом-солью,Честит его русский народ.Красив ли он, стар или молод —Никто не заметил того;Но ссоры, болезни и голодПлетутся за клячей его.И кто его водки отведал,От ней не отстанет никак,И всадник его провожаетУслужливо в ближний кабак.Стучат и расходятся чарки,Трехпробное льется вино,В кабак, до последней рубахи,Добро мужика снесено.Стучат и расходятся чарки,Питейное дело растет,Жиды богатеют, жиреют,Беднеет, худеет народ.Со службы домой воротилсяВ деревню усталый солдат;Его угощают родные,Вкруг штофа горелки сидят.Приходу его они рады,Но вот уж играет вино,По жилам бежит и струитсяИ головы кружит оно.«Да что, – говорят ему братья, —Уж нешто ты нам и старшой?Ведь мы-то трудились, пахали,Не станем делиться с тобой!»И ссора меж них закипела,И подняли бабы содом;Солдат их ружейным прикладом,А братья его топором!Сидел над картиной художник,Он Божию Матерь писал,Любил как дитя он картину,Он ею и жил и дышал;Вперед подвигалося дело,Порой на него с полотнаС улыбкой Святая глядела,Его ободряла Она.Сгрустнулося раз живописцу,Он с горя горелки хватил —Забыл он свою мастерскую,Свою Богоматерь
забыл.Весь день он валяется пьяныйИ в руки кистей не берет —Меж тем под рогожею всадникНа кляче плетется вперед.Работают в поле ребята,И градом с них катится пот,И им, в умилении, всадникОрленый свой штоф отдает.Пошла между ними потеха!Трехпробное льется вино,По жилам бежит, и струится,И головы кружит оно.Бросают они свои сохи,Готовят себе кистени,Идут на большую дорогу,Купцов поджидают они.Был сын у родителей бедных;Любовью к науке влеком,Семью он свою оставляетИ в город приходит пешком.Он трудится денно и нощно,Покою себе не дает,Он терпит и голод и холод,Но движется быстро вперед.Однажды, в дождливую осень,В одном переулке глухом,Ему попадается всадникНа кляче разбитой верхом.«Здорово, товарищ, дай руку!Никак, ты, бедняга, продрог?Что ж, выпьем за Русь и науку!Я сам им служу, видит Бог!»От стужи иль от голодухиПрельстился на водку и ты —И вот потонули в сивухеРодные, святые мечты!За пьянство из судной управыПовытчика выгнали раз;Теперь он крестьянам на сходкеЧитает подложный указ.Лукаво толкует свободуИ бочками водку сулит:«Нет боле оброков, ни барщин;Того-де закон не велит.Теперь, вишь, другие порядки.Знай пей, молодец, не тужи!А лучше чтоб спорилось дело,На то топоры и ножи!»А всадник на кляче не дремлет,Он едет и свищет в кулак;Где кляча ударит копытом,Там тотчас стоит и кабак.За двести мильонов РоссияЖидами на откуп взята —За тридцать серебряных денегОни же купили Христа.И много Понтийских Пилатов,И много лукавых ИудОтчизну свою распинают,Христа своего продают.Стучат и расходятся чарки,Рекою бушует вино,Уносит деревни и селаИ Русь затопляет оно.Дерутся и режутся братья,И мать дочерей продает,Плач, песни, и вой, и проклятья —Питейное дело растет!И гордо на кляче гарцуетТеперь богатырь удалой;Уж сбросил с себя он рогожу,Он шапку сымает долой:Гарцует оглоданный остов,Венец на плешивом челе,Венец из разбитых бутылокБлестит и сверкает во мгле,И череп безглазый смеется:«Призванье мое свершено!Недаром же им достаетсяМое даровое вино!»1849 (?)
Курган
В степи на равнине открытойКурган одинокий стоит;Под ним богатырь знаменитыйВ минувшие веки зарыт.В честь витязя тризну свершали,Дружина дралася три дня,Жрецы ему разом заклалиВсех жен и любимца коня.Когда же его схоронилиИ шум на могиле затих,Певцы ему славу сулили,На гуслях гремя золотых:«О витязь, делами твоимиГордится великий народ!Твое громоносное имяСтолетия все перейдет!И если курган твой высокийСровнялся бы с полем пустым,То слава, разлившись далеко,Была бы курганом твоим!»И вот миновалися годы,Столетия вслед протекли,Народы сменили народы,Лицо изменилось земли;Курган же с высокой главою,Где витязь могучий зарыт,Еще не сравнялся с землею,По-прежнему гордо стоит;А витязя славное имяДо наших времен не дошло.Кто был он? Венцами какимиСвое он украсил чело?Чью кровь проливал он рекою?Какие он жег города?И смертью погиб он какою?И в землю опущен когда?Безмолвен курган одинокий,Наездник державный забыт,И тризны в пустыне широкойНикто уж ему не свершит.Лишь мимо кургана мелькаетСайгак, через поле скача,Иль вдруг на него налетает,Крилами треща, саранча;Порой журавлиная стая,Окончив подоблачный путь,К кургану шумит, подлетая,Садится на нем отдохнуть;Тушканчик порою проскачетПо нём при мерцании дня,Иль всадник высоко маячитНа нём удалого коня;А слезы прольют разве тучи,Над степью плывя в небесах,Да ветер лишь свеет летучийС кургана забытого прах.1840-е
Князь Ростислав в земле чужой Лежит на дне речном,Лежит в кольчуге боевой, С изломанным мечом.Днепра подводные красы Лобзаться любят с нимИ гребнем витязя власы Расчесывать златым.Его напрасно день и ночь Княгиня дома ждет:Ладья его умчала прочь — Назад не принесет.В глухом лесу, в земле чужой, В реке его приют.Ему попы за упокой Молитвы не поют;Но с ним подводные красы, С ним дев веселых рой,И чешет витязя власы Их гребень золотой.Когда же на берег Посвист Седые волны мчит,В лесу кружится желтый лист, Ярясь, Перун гремит,Тогда, от сна на дне речном Внезапно пробудясь,Очами мутными кругом Взирает бедный князь.Жену младую он зовет — Увы! Его жена,Прождав напрасно целый год, С другим обручена.Зовет к себе и брата он, Его обнять бы рад —Но, сонмом гридней окружен, Пирует дома брат.Зовет он киевских попов, Велит себя отпеть,Но до отчизны слабый зов Не может долететь;И он, склонясь на ржавый щит, Опять тяжелым сномВ кругу русалок юных спит Один на дне речном.1840-е
18
Современный перевод Д.С. Лихачева эпиграфа из «Слова о полку Игореве»: «…река Стугна… юношу князя Ростислава заключила. На темном берегу Днепра плачет мать Ростислава» (Слово о полку Игореве. М.; Л., 1950. С. 73).
Василий Шибанов
Князь Курбский от царского гнева бежал, С ним Васька Шибанов, стремянный.Дороден был князь, конь измученный пал — Как быть среди ночи туманной?Но рабскую верность Шибанов храня,Свово отдает воеводе коня: «Скачи, князь, до вражьего стану, Авось я пешой не отстану!»И князь доскакал. Под литовским шатром Опальный сидит воевода;Стоят в изумленье литовцы кругом, Без шапок толпятся у входа,Всяк русскому витязю честь воздает,Недаром дивится литовский народ И ходят их головы кругом: «Князь Курбский нам сделался другом!»Но князя не радует новая честь, Исполнен он желчи и злобы;Готовится Курбский царю перечесть Души оскорбленной зазнобы:«Что долго в себе я таю и ношу,То всё я пространно к царю напишу, Скажу напрямик, без изгиба, За все его ласки спасибо!»И пишет боярин всю ночь напролет, Перо его местию дышит;Прочтет, улыбнется, и снова прочтет, И снова без отдыха пишет,И злыми словами язвит он царя,И вот уж, когда занялася заря, Поспело ему на отраду Послание, полное яду.Но кто ж дерзновенные князя слова Отвезть Иоанну возьмется?Кому не люба на плечах голова, Чье сердце в груди не сожмется?Невольно сомненья на князя нашли…Вдруг входит Шибанов, в поту и в пыли: «Князь, служба моя не нужна ли? Вишь, наши меня не догнали!»И в радости князь посылает раба, Торопит его в нетерпенье:«Ты телом здоров, и душа не слаба, А вот и рубли в награжденье!»Шибанов в ответ господину: «Добро!Тебе здесь нужнее твое серебро,А я передам и за мукиПисьмо твое в царские руки!»Звон медный несется, гудит над Москвой, Царь в смирной одежде трезвонит;Зовет ли обратно он прежний покой Иль совесть навеки хоронит?Но часто и мерно он в колокол бьет,И звону внимает московский народ И молится, полный боязни, Чтоб день миновался без казни.В ответ властелину гудят терема, Звонит с ним и Вяземский лютый,Звонит всей опрични кромешная тьма, И Васька Грязной, и Малюта,И тут же, гордяся своею красой,С девичьей улыбкой, с змеиной душой Любимец звонит Иоаннов Отверженный Богом Басманов.Царь кончил; на жезл опираясь, идет, И с ним всех окольных собранье —Вдруг едет гонец, раздвигает народ, Над шапкою держит посланье.И спрянул с коня он поспешно долой,К царю Иоанну подходит пешой И молвит ему, не бледнея: «От Курбского, князя Андрея!»И очи царя загорелися вдруг: «Ко мне? От злодея лихого?Читайте же, дьяки, читайте мне вслух Посланье от слова до слова!Подай сюда грамоту, дерзкий гонец!»И в ногу Шибанова острый конец Жезла своего он вонзает, Налег на костыль – и внимает:«Царю, прославляему древле от всех, Но тонущу в сквернах обильных!Ответствуй,
безумный, каких ради грех Побил еси добрых и сильных?Ответствуй, не ими ль, средь тяжкой войны,Без счета твердыни врагов сражены? Не их ли ты мужеством славен? И кто им бысть верностью равен?Безумный! Иль мнишись бессмертнее нас, В небытную ересь прельщенный?Внимай же! Приидет возмездия час, Писанием нам предреченный,И аз, иже кровь в непрестанных бояхЗа тя, аки воду, лиях и лиях, С тобой пред Судьею предстану!» Так Курбский писал к Иоанну.Шибанов молчал. Из пронзенной ноги Кровь алым струилася током,И царь на спокойное око слуги Взирал испытующим оком.Стоял неподвижно опричников ряд,Был мрачен владыки загадочный взгляд, Как будто исполнен печали, И все в ожиданье молчали.И молвил так царь: «Да, боярин твой прав, И нет уж мне жизни отрадной!Кровь добрых и сильных ногами поправ, Я пес недостойный и смрадный!Гонец, ты не раб, но товарищ и друг,И много, знать, верных у Курбского слуг, Что выдал тебя за бесценок! Ступай же с Малютой в застенок!»Пытают и мучат гонца палачи, Друг к другу приходят на смену.«Товарищей Курбского ты уличи, Открой их собачью измену!»И царь вопрошает: «Ну что же гонец?Назвал ли он вора друзей наконец?» – «Царь, слово его все едино: Он славит свого господина!»День меркнет, приходит ночная пора, Скрыпят у застенка ворота,Заплечные входят опять мастера, Опять началася работа.«Ну что же? Назвал ли злодеев гонец?» —«Царь, близок ему уж приходит конец, Но слово его все едино: Он славит свово господина!»«О князь, ты, который предать меня мог За сладостный миг укоризны,О князь, я молю, да простит тебе Бог Измену твою пред отчизной!Услышь меня, Боже, в предсмертный мой час,Язык мой немеет, и взор мой угас,Но в сердце любовь и прощенье —Помилуй мои прегрешенья!Услышь меня, Боже, в предсмертный мой час, Прости моего господина!Язык мой немеет, и взор мой угас, Но слово мое всё едино:За грозного, Боже, царя я молюсь,За нашу святую, великую Русь — И твердо жду смерти желанной!» Так умер Шибанов, стремянный.1840-е
Князь Михайло Репнин
Без отдыха пирует с дружиной удалойИван Васильич Грозный под матушкой-Москвой.Ковшами золотыми столов блистает ряд,Разгульные за ними опричники сидят.С вечерни льются вины на царские ковры,Поют ему с полночи лихие гусляры;Поют потехи брани, дела былых времен,И взятие Казани, и Астрахани плен.Но голос прежней славы царя не веселит,Подать себе личину он кравчему велит.«Да здравствуют тиуны, опричники мои!Вы ж громче бейте в струны, баяны-соловьи!Себе личину, други, пусть каждый изберет —Я первый открываю веселый хоровод!За мной, мои тиуны, опричники мои!Вы ж громче бейте в струны, баяны-соловьи!»И все подъяли кубки. Не поднял лишь один,Один не поднял кубка Михайло князь Репнин.«О царь, забыл ты Бога! Свой сан ты, царь, забыл!Опричниной на горе престол свой окружил!Рассыпь державным словом детей бесовских рать!Тебе ли, властелину, здесь в ма шкере плясать!»Но царь, нахмуря брови: «В уме ты, знать, ослаб,Или хмелен не в меру? Молчи, строптивый раб!Не возражай ни слова и ма шкеру надень —Или клянусь, что прожил ты свой последний день!»Тут встал и поднял кубок Репнин, правдивый князь:«Опричнина да сгинет! – он рек, перекрестясь, —Да здравствует вовеки наш православный царь!Да правит человеки, как правил ими встарь!Да презрит, как измену, бесстыдной лести глас!Личины ж не надену я в мой последний час!»Он молвил и ногами личину растоптал,Из рук его на землю звенящий кубок пал…«Умри же, дерзновенный!» – царь вскрикнул, разъярясь,И пал, жезлом пронзенный, Репнин, правдивый князь.И вновь подъяты кубки, ковши опять звучат,За длинными столами опричники шумят,И смех их раздается, и пир опять кипит —Но звон ковшей и кубков царя не веселит:«Убил, убил напрасно я верного слугу!Вкушать веселье ныне я боле не могу!»Напрасно льются вины на царские ковры,Поют царю напрасно лихие гусляры,Поют потехи брани, дела былых времен,И взятие Казани, и Астрахани плен.1840-е
Ночь перед приступом
Поляки ночью темною,Пред самым Покровом,С дружиною наемноюСидят перед огнем.Исполнены отвагою,Поляки крутят ус,Пришли они ватагоюГромить святую Русь.И с польскою державоюПришли из разных стран,Пришли войной неправоюВраги на россиян.Тут волохи усатые,И угры в чекменях,Цыгане бородатыеВ косматых кожухах…Валя толпою пегою,Пришла за ратью ратьС Лисовским и с СапегоюПрестол наш воевать.И вот, махая буркамиИ шпорами звеня,Веселыми мазуркамиВкруг яркого огняС ухватками удалымиНесутся их ряды,Гремя, звеня цимбалами,Кричат, поют жиды.Бренчат цыганки бубнами,Наездники шумят,Делами душегубнымиГрозит их ярый взгляд.И все стучат стаканами:«Да здравствует Литва!»Так возгласами пьянымиВстречают Покрова.А там, едва заметная,Меж сосен и дубов,Во мгле стоит заветнаяОбитель чернецов.Монахи с верой пламеннойВо тьму вперили взор,Вокруг твердыни каменнойВедут ночной дозор.Среди мечей зазубренных,В священных стихарях,И в панцирях изрубленных,И в шлемах, и в тафьях,Всю ночь они морознуюДо утренней порыРукою держат грозноюКресты иль топоры.Священное их пениеВторит высокий храм,Железное терпениеНа диво их врагам.Не раз они пред битвою,Презрев ночной покой,Смиренною молитвоюВстречали день златой;Не раз, сверкая взорами,Они в глубокий ровСбивали шестопёрамиЛитовских удальцов.Ни на день в их обителиГлас Божий не затих.Блаженные святителиВ окладах золотыхГлядят на них с любовию,Святых ликует хор:Они своею кровиюЛитве дадут отпор!Но, чу! Там пушка грянула,Во тьме огонь блеснул,Рать вражая воспрянула,Раздался трубный гул!..Молитесь Богу, братия!Начнется скоро бой!Я слышу их проклятия,И гиканье, и вой;Несчетными станицамиИдут они вдали —Приляжем за бойницами,Раздуем фитили!1840-е
«Из Индии дальной…»
Из Индии дальнойНа Русь прилетев,Со степью печальнойИх свыкся напев;Свободные звуки,Журча, потекли,И дышат разлукойОт лучшей земли.Не знаю, оттуда льИх нега звучит,Но русская удальВ них бьет и кипит;В них голос природы,В них гнева язык,В них детские годы,В них радости крик;Желаний в них знойныйЯ вихрь узнаюИ отдых спокойныйВ счастливом краю;Бенгальские розы,Свет южных лучей,Степные обозы,Полет журавлей,И грозный шум сечи,И шепот струи,И тихие речи,Маруся, твои!1840-е
«Где гнутся над омутом лозы…»
Где гнутся над омутом лозы,Где летнее солнце печет,Летают и пляшут стрекозы,Веселый ведут хоровод:«Дитя, подойди к нам поближе;Тебя мы научим летать!Дитя, подойди, подойди же,Пока не проснулася мать!Под нами трепещут былинки,Нам так хорошо и тепло,У нас бирюзовые спинки,А крылышки точно стекло.Мы песенок знаем так много,Мы так тебя любим давно…Смотри, какой берег отлогий,Какое песчаное дно!»1840-е
«Шумит на дворе непогода…»
Шумит на дворе непогода,А в доме давно уже спят;К окошку, вздохнув, подхожу я:Чуть виден чернеющий сад;На небе так тёмно, так тёмно,И звездочки нет ни одной,А в доме старинном так грустноСреди непогоды ночной!Дождь бьет, барабаня, по крыше,Хрустальные люстры дрожат,За шкапом проворные мышиВ бумажных обоях шумят;Они себе чуют раздолье:Как скоро хозяин умрет,Наследник покинет поместье,Где жил его доблестный род,И дом навсегда запустеет,Заглохнут ступени травой…И думать об этом так грустноСреди непогоды ночной!1840-е
«Дождя отшумевшего капли…»
Дождя отшумевшего каплиТихонько по листьям текли,Тихонько шептались деревья,Кукушка кричала вдали.Луна на меня из-за тучиСмотрела, как будто в слезах,Сидел я под кленом и думал,И думал о прежних годах.Не знаю, была ли в те годыДуша непорочна моя,Но многому б я не поверил,Не сделал бы многого я;Теперь же мне стали понятныОбман, и коварство, и зло,И многие светлые мыслиОдну за другой унесло.Так думал о днях я минувших,О днях, когда был я добрей,А в листьях высокого кленаСидел надо мной соловей,И пел он так нежно и страстно,Как будто хотел он сказать:«Утешься, не сетуй напрасно,То время вернется опять».1840-е