Стихотворения. Поэмы

Пастернак Борис Леонидович

ПЕТЕРБУРГ

Как в пулю сажают вторую пулю Или бьют на пари по свечке, Так этот раскат берегов и улиц Петром разряжён без осечки.

О, как он велик был! Как сеткой конвульсий Покрылись железные щеки, Когда на Петровы глаза навернулись, Слезя их, заливы в осоке!

И к горлу балтийские волны, как комья Тоски, подкатили; когда им Забвенье владело; когда он знакомил С

империей царство, край – с краем.

Нет времени у вдохновенья. Болото, Земля ли, иль море, иль лужа, — Мне здесь сновиденье явилось, и счеты Сведу с ним сейчас же и тут же.

Он тучами был, как делами, завален. В ненастья натянутый парус Чертежной щетиною ста готовален Врезалася царская ярость.

В дверях, над Невой, на часах, гайдуками, Века пожирая, стояли Шпалеры бессонниц в горячечном гаме Рубанков, снастей и пищалей.

И знали: не будет приема. Ни мамок, Ни дядек, ни бар, ни холопей, Пока у него на чертежный подрамок Надеты таежные топи.

Волны толкутся. Мостки для ходьбы. Облачно. Небо над буем, залитым Мутью, мешает с толченым графитом Узких свистков паровые клубы.

Пасмурный день растерял катера. Снасти крепки, как раскуренный кнастер. Дегтем и доками пахнет ненастье И огурцами – баркасов кора.

С мартовской тучи летят паруса Наоткось, мокрыми хлопьями в слякоть, Тают в каналах балтийского шлака, Тлеют по черным следам колеса.

Облачно. Щелкает лодочный блок. Пристани бьют в ледяные ладоши. Гулко булыжник обрушивши, лошадь Глухо въезжает на мокрый песок.

Чертежный рейсфедер Всадника медного От всадника – ветер Морей унаследовал.

Каналы на прибыли, Нева прибывает. Он северным грифелем Наносит трамваи.

Попробуйте, лягте-ка Под тучею серой, Здесь скачут на практике Поверх барьеров.

И видят окраинцы: За Нарвской, на Охте, Туман продирается, Отодранный ногтем.

Петр машет им шляпою, И плещет, как прапор, Пурги расцарапанный, Надорванный рапорт.

Сограждане, кто это, И кем на терзанье Распущены

по ветру Полотнища зданий?

Как план, как ландкарту На плотном папирусе, Он город над мартом Раскинул и выбросил.

Тучи, как волосы, встали дыбом Над дымной, бледной Невой. Кто ты? О, кто ты? Кто бы ты ни был, Город – вымысел твой.

Улицы рвутся, как мысли, к гавани Черной рекой манифестов. Нет, и в могиле глухой и в саване Ты не нашел себе места.

Волн наводненья не сдержишь сваями. Речь их, как кисти слепых повитух. Это ведь бредишь ты, невменяемый, Быстро бормочешь вслух. 1915

* * *

Оттепелями из магазинов Веяло ватным теплом. Вдоль по панелям зимним Ездил звездистый лом.

Лед, перед тем как дрогнуть, Соками пух, трещал. Как потемневший ноготь, Ныла вода в клещах.

Капала медь с деревьев. Прячась под карниз, К окнам с галантереей Жался букинист.

Клейма резиновой фирмы Сеткою подошв Липли к икринкам фирна Или влекли под дождь.

Вот как бывало в будни. В праздники ж рос буран И нависал с полудня Вестью полярных стран.

Небу под снег хотелось, Улицу бил озноб, Ветер дрожал за целость Вывесок, блях и скоб. 1928

ЗИМНЕЕ НЕБО

Цельною льдиной из дымности вынут Ставший с неделю звездный поток. Клуб конькобежцев вверху опрокинут: Чокается со звонкою ночью каток.

Реже-реже-ре-же ступай, конькобежец, В беге ссекая шаг свысока. На повороте созвездьем врежется В небо Норвегии скрежет конька.

Воздух окован мерзлым железом. О конькобежцы! Там – всё равно, Что, как глаза со змеиным разрезом, Ночь на земле, и как кость домино;

Что языком обомлевшей легавой Месяц к скобе примерзает; что рты, Как у фальшивомонетчиков, – лавой Дух захватившего льда налиты. 1915

ДУША