Обломки крепости, чья древняя громада,Неблагодарный Крым! твой охраняла сон.Гигантским черепом торчащий бастион,Где ныне гад живет и люди хуже гада.Всхожу по лестнице. Тут высилась аркада.Вот надпись. Может быть, герой здесь погребен?Но имя, бывшее грозой земных племен,Как червь, окутано листами винограда.Где италийский меч монголам дал отпор,Где греки свой глагол на стенах начертали,Где путь на Мекку шел и где намаз читали,Там крылья черный гриф над кладбищем простер,Как черную хоругвь, безмолвный знак печали,Над мертвым городом, где был недавно мор.
XVIII
АЮДАГ
Мне любо, Аюдаг, следить с твоих камней,Как черный вал идет, клубясь и нарастая,Обрушится, вскипит и, серебром блистая,Рассыплет крупный дождь из радужных огней.Как набежит второй, хлестнет еще сильней,И волны от него, как рыб огромных стая,Захватят мель и вновь откатятся до края,Оставив гальку, перл или коралл на ней.Не так ли, юный бард, любовь грозой летучейВорвется в грудь твою, закроет небо тучей,Но лиру ты берешь – и вновь лазурь светла.Не омрачив твой мир, гроза отбушевала,И только песни нам останутся от шквалаВенец бессмертия для твоего чела.
ОБЪЯСНЕНИЯ
АККЕРМАНСКИЕ СТЕПИ Минуя острова багряного бурьяна. – На Украине и побережье бурьяном называют великорослые кусты, которые летом покрываются цветами и приятно выделяются на степном фоне. ВИД ГОР ИЗ СТЕПЕЙ КОЗЛОВА Дивы – по древней персидской мифологии, злые гении, некогда царствовавшие на земле, потом изгнанные ангелами и ныне живущие на краю света, за горою Каф. Какой там свет! Пожар?.. – Вершина Чатырдага после заката солнца благодаря отражающимся лучам в течение некоторого времени представляется как бы охваченной пламенем. Чатырдаг – самая высокая вершина в цепи Крымских гор на южном берегу; она открывается взору издалека, верст за двести с разных сторон, в виде исполинского облака синеватого цвета. БАХЧИСАРАЙ Бахчисарай. – В долине, окруженной со всех сторон горами лежит город Бахчисарай, некогда столица Гиреев, ханов крымских. Как Валтасаров перст, он чертит надпись: «Тлей!» – «В то час изыдоша персты руки человечи и писаху противу лампады на покоплении стены дому царства, и царь (Валтасар) видяше персты руки пишущие». Пророчество Даниила, V, 5, 25, 26, 27, 28. БАХЧИСАРАЙ НОЧЬЮ Молитва кончена, и опустел джамид,//Вдали растаяла мелодия призыва… – Меджид, или джамид, – обыкновенная мечеть. Снаружи, по углам ее, возвышаются тонкие стрельчатые башенки, называемые минаретами (менаре); на половине своей высоты они обведены галереею (шурфе), с которой муэдзины, или глашатаи, созывают народ к молитве. Этот напевный призыв с галереи называется изаном. Пять раз в день, в определенные часы, изан слышится со всех минаретов, и чистый и звучный голос муэдзинов приятно разносится по городам мусульманским, в которых благодаря отсутствию колесных экипажей царствует необычайная тишина (Сенковский. Collectanea, т. I, с. 66). Как будто дьяволы сошлись на суд Эвлиса… – Эвлис, или Иблис, или Гаразель – это Люцифер у магометан. …с быстротой фариса… – Фарис рыцарь у арабов-бедуинов. ГРОБНИЦА ПОТОЦКОЙ Недалеко от дворца ханов возвышается могила, устроенная в восточном вкусе, с круглым куполом. Есть в Крыму народное предание, что памятник этот был поставлен Керим-Гиреем невольнице, которую он страстно любил. Говорят, что эта невольницы была полька, из рода Потоцких. Автор прекрасно и с эрудицией написанной книги «Путешествие по Тавриде», Муравьев – Апостол, полагает, что предание неосновательно и что могила хранит останки какой-то грузинки. Не знаем, на чем он основывает свое мнение, ибо утверждение его, что татарам в половине XVIII столетия нелегко было бы захватить невольницу из рода Потоцких, неубедительно. Известны последние волнения казаков на Украине, когда немалое число народа было уведено и продано соседним татарам. В Польше много шляхетских семейств, носящих фамилию Потоцких, и невольница могла и не принадлежать к знаменитому роду владетелей Умани, которая была менее доступна для татар и казаков. На основе народного предания о бахчисарайской могиле русский поэт Александр Пушкин с присущим ему талантом написал поэму «Бахчисарайский фонтан». МОГИЛЫ ГАРЕМА В роскошном саду, среди стройных тополей и шелковичных деревьев, находятся беломраморные гробницы ханов и султанов, их жен и родственников; в двух расположенных поблизости зданиях свалены в беспорядке гробы; они были некогда богато обиты, ныне торчат голые доски и видны лоскутья материи. Над плитами – чалма, как знамя войска теней… – Мусульмане ставят над могилами мужчин и женщин каменные чалмы различной формы для тех и других. И начертал гяур для новых поколений… – Гяур, точнее киафир, значит «неверный». Так мусульмане называют христиан. БАЙДАРСКАЯ ДОЛИНА Прекрасная долина, через которую обычно въезжают на Южный берег Крыма. АЛУШТА ДНЕМ Алушта – одно из восхитительнейших мест Крыма; туда северные ветры никогда не доходят, и путешественник часто в ноябре должен искать прохлады под тенью огромных грецких орехов, еще зеленых. Спешит свершить намаз свой нива золотая… – Намаз – мусульманская молитва, которую совершают сидя и кладя поклоны. Как с ханских четок, дождь камней и жемчугов… – Мусульмане употребляют во время молитвы четки, которые у знатных людей бывают из драгоценных камней. Гранатовые и шелковичные деревья, алеющие прелестными плодами, – обычное явление на всем Южном берегу Крыма. ЧАТЫРДАГ …могучий хан… (падишах) – титул турецкого султана. Как грозный Гавриил у врат святого рая. – Оставляю имя Гавриила как общеизвестное, но собственно стражем неба, по восточной мифологии, является Рамег (созвездие Арктура), одна из двух больших звезд, называемых Ассемекеин. ПИЛИГРИМ …от смуглых дев Салгира – Салгир – река в Крыму, берущая начало у подножья Чатырдага. ДОРОГА НАД ПРОПАСТЬЮ ЧУФУТ-КАЛЕ Чуфут-Кале – городок на высокой скале; дома, стоящие на краю, подобны гнездам ласточек; тропинка, ведущая на гору, весьма трудна и висит над бездною. В самом городе стены домов почти сливаются с краем скалы; взор, брошенный из окон, теряется в неизмеримой глубине. …Здесь конь разумней седока. – Крымский конь при трудных и опасных переправах, кажется, проявляет особый инстинкт осторожности и уверенности. Прежде нежели сделать шаг, он, держа ногу в воздухе, ищет камня и испытывает, можно ли ступить безопасно и утвердиться. ГОРА КИКИНЕИЗ То море. Присмотрись: на грудь его скала/Иль птица, сбитая перунами, легла… – Известная из «Тысячи и одной ночи», прославленная в персидской мифологии и многократно восточными поэтами описанная птица Симург. «Она велика, – говорит Фирдоуси в «Шах-намэ», – как гора; сильна – как крепость; слона уносит в своих когтях…» И далее: «Увидев рыцарей, Симург сорвался как туча, бросая тень на войска всадников». Смотри Г а м м е р a. Geschichte der Redekunste Persiens. Wien, 1818, x. 65. He риф, но туча там. – Если с вершины гор, вознесенных под облака, взглянуть на тучи, плавающие над морем, кажется, что они лежат на воде в виде больших белых островов. Я наблю дал это любопытное явление с Чатырдага. РАЗВАЛИНЫ ЗАМКА В БАЛАКЛАВЕ Над заливом того же названия стоят руины замка, построенного некогда греками, выходцами из Милета. Позднее генуэзцы возвели на этом месте крепость Цембало. Веселые вчера простились мы с тобой:
Своей назвал тебя. И, словно окрыленный,
Я ныне шел к тебе, счастливый и влюбленный.
Услышать милый смех, увидеть взор живой.
Но отведенный взгляд, но вздох невольный твой
Укором отдались в моей груди стесненной,
И я не оскорбил невинности смущенной,
Я был почтителен к стыдливости немой.
Стыдливость и печаль для милой – украшенье,
Но если совести жестокое смятенье
Под ними кроется, твою терзая грудь,
На что твоя печаль, твой стыд мне, дорогая,
Не огорчай меня, краснея и вздыхая,
Несовершенною, зато счастливой будь!
[1825–1826]
* * *
Где, синих глаз твоих озарены огнем,Небесные цветы взошли в былые лета,Потом цветы я рвал для твоего букета,Но горькая полынь уже таилась в нем.Когда бурьян и терн покрыли все кругом,Ужель средь них цветок увянет до расцвета?Прими теперь букет, хоть скудный, от поэтаНа память о земле, сродйившей нас в былом.Ах, сердце, отстрадав, как этот луг, увяло.Огнем прекрасных чувств оно тебя питало,Когда я молод был и был тобой любим.Хоть по своей вине оно преступным стало,Хоть много мучилось, принадлежа другим,Не презирай его – ведь ты владела им.
[1825–1826]
ЯСТРЕБ
Несчастный ястреб! Здесь, под чуждым Зодиаком,Заброшен бурею вдаль от родных дубрав,Упал на палубу и, крылья распластав,Весь мокрый, на людей глядит померкшим зраком.Но не грозит ему безбожная рука,Он в безопасности, как на вершине дуба.Он гость, Джованна, гость, а гостя встретить грубо,То значит – бури гнев навлечь на моряка.Так вспомни, обозри весь путь, судьбой нам данный;По морю жизни ты средь хищников плыла,Я в бурях утомлял намокшие крыла.Оставь же милых слов, пустых надежд обманы,В опасности сама, не ставь другим капканы
[1825–1826]
* * *
Ответь, Поэзия! Где кисть твоя живая?Хочу писать, но жар и сердца и умаТак слаб, как будто ритм и звук – его тюрьма,Где сквозь решетку мысль не узнаешь, читая.Поэзия! Где страсть, где мощь твоя былая?Пою, но для кого? Но где она сама?Так внемлет соловью душистой ночи тьма,А под землей, один, бежит ручей, рыдая.Не только ангелы сознанья – звук и цвет,Но и перо – наш друг, невольник и рабочий,Здесь, на чужой земле, не знает прав поэта.Он чертит знаков сеть, но песни новой нет,Им новой музыкой не зазвучать средь ночи,Его возлюбленной не будет песня спета.
[1825–1826]
ДОКТОРУ С, ПРЕДПРИНИМАЮЩЕМУ НАУЧНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ В АЗИЮ ДЛЯ ИЗУЧЕНИЯ ЕСТЕСТВЕННОЙ ИСТОРИИ
Жрец Эскулапа ты, язычник ты заклятый,Чтоб твоего божка признали азиаты,Вступаешь, не страшась, со смертью в поединок,Покинувши сердца тоскующих литвинок,Ты не умрешь с тоски: и Средь чужого краяТебе, как друг, близка любая тварь земная,И узнаёшь, взглянув в высь неба голубого,Как подданных король, ты жителя любого.И сразу скажешь ты, откуда эта птицаИ сколько лет еще ей над землей носиться.Тебя не устрашит морей прибой бурливый,В их глубину влечет тебя твой дух пытливый.Ты спустишься туда, где под волнами скрытыРастенья водные, питомцы Амфитриты.Причудлив облик их, как сновиденье, сказка,И, как у радуги, изменчива окраска.Звезда морская там дно моря освещает,Об Аристотеле фонарь напоминает,Ладья с живым веслом скользит в стеклянной зыби,Мечами острыми сражаются там рыбы.Немало там чудес, однако пилигримаПодстерегает смерть на дне неуловимо.Оставим царства рыб, подводные темницы,На суше много тайн для разума таится!Волшебник, превратишь ты, палочку взяв в руки,И астраханские пески в исток науки.Раздвинем горы мы, чтоб в кузнице природыНайти сокровища и рудные породы.Не драгоценности, в которых много блеска,Ценю открытия, значенье коих веско,И я готов уйти от россыпи лучистойК геодам, запертым на ключ из аметиста.Ты знаешь, как они в земном возникли чреве?Когда наш праотец в раю вздохнул о Еве,То этот вздох любви невинной, первороднойБыл заключен землей в сей камень благородный.Нам иудейские о том вещают знаки,Которые архив земли хранит во мраке.Гумбольдт ключи тебе даст к этим алфавитам,Биографом земли ты станешь знаменитым.Пугает летопись земная свитком длинным,Года земли сочтешь ты по пластам, морщинам.А если в чем пробел загадочный случится,Ты мамонта о том спроси, как очевидца.«Боянус!» – крикнешь ты, будя земные недра.Покинет ложе он из каменного кедра,Протрет глаза, и пасть раскроет, и ответит,Расскажет, как текла, жизнь сорока столетий.Как мир, она стара, как чудо, неизвестна,Правдива, словно счет, и, как мечта, чудесна!Прощай! Витай в былом средь сгинувших величийИ матери-земле напомни век девичий.А я на путь иной вступить надеюсь скоро:О будущем завел я с небом разговоры.На звезды поглядел как астролог, пытливо,Увидел странствий всех моих конец счастливый.Тогда, свой пыльный лоб от зноя освежая,Разбавим неманской струей вино Токая,Чтоб мудрым королем науки величалиТого, кто первый дно исследует в бокале.Тогда враги добра и разума все сгинут,Тогда вернувшихся друзья опять обнимут,Чтоб мы о тяжких днях разлуки и печали,Как о делах давно минувших, вспоминали!
[1827]
НА ГРЕЧЕСКУЮ КОМНАТУ В ДОМЕ КНЯГИНИ ЗИНАИДЫ ВОЛКОНСКОЙ В МОСКВЕ
Я следовал во мгле по черному эбенуЗа звездоокою в хитоне белотканом.Где я? За Летою? Иль мумией нетленной,Мощами городов лежит здесь Геркуланум?О нет! Весь древний мир восстал здесь из былогоПо слову Красоты, хоть и не ожил снова.Мир мозаичный весь! В нем каждая частицаВеличья памятник, искусство в ней таится.Тут не решаешься на камень ставить ногуГлядит с него лицо языческого бога:Стыдясь за свой позор, гневливо он взираетНа тех, кто древнее величье попирает,И снова прячется во мраморное лоно,Откуда был добыт резцом во время оно.Вот усыпальницы, ваятелей творенья,Должны бы прах царей хранить от оскорбленья,Но сами выглядят, как прах непогребенный.Вот снятая глава неведомой колонныВся искалечена, среди своей же пыли,Валяется теперь, как череп на могиле.А вот и обелиск, пришлец из Мицраима,Едва он держится, так стар; но ясно зримыНа нем загадочного вида начертанья:То древних сфинксов речь, лишенная звучанья.Глубокий смысл таят иероглифы эти!Сном летаргическим здесь спит тысячелетьяМысль, в бальзамическое ввергнутая ложе,Как мумия, цела, но не воскресла все же!Но, смертный, не одни творения людскиеЗуб времени берет, – крошит он грудь стихии;Вот брошен на песок осколок самоцвета:Как солнце, самоцвет сверкал в былые лета,Покуда весь свой блеск он наконец не вылилИ, как погасшая звезда, не обессилел.Цела среди руин лишь статуя СатурнаДа около нее коринфской бронзы урна,Проснулась искра в ней, живет, не угасает.Эллады гений там, быть может, воскресает?Он поднял голову и вот, сверкнув очами,На крыльях радужных летит венчать лучамиИ дремлющих богинь, и олимпийцев лица,И твой прелестный лик, о нимфа-проводница.О, пусть все боги спят в стране воспоминанийСвоими бронзовыми, мраморными снами,Тебя б лишь пробудил, о нимфа-проводница,Тот, самый юный, бог, что и поныне чтится.Но он на виноград сменил Венеры лоноИ перси алые посасывает сонно.Великий грех, коль мы без жертв божка оставим!О нимфа чудная! Мы набожность проявим!Нет, смотрит свысока прелестнейшее око!И жезл Меркурия не бил бы столь жестоко!Надежды рушились. Безжалостно и строгоДуше в краю блаженств сказали: «Прочь с порога!»В мир смертных я вернусь о чем оповещая?Ах, расскажу, что был на полдороге к раю.Душа, полускорбя, уж полуликовала,И райская мне речь вполголоса звучалаСквозь райский полусвет в смешенье с полутенью,И получил, увы, я только полспасенья!
Москва, 1827
МОЕЙ ПРИЯТЕЛЬНИЦЕ
О, если б небеса мне подарили крылья,Что рвутся в вышину, как дух мятежный мой,Все ветры б одолел, без устали парил яИ долетел туда, где взор сияет твой.Потом готов навек я превратиться в птицу,Чтоб крылья подостлать ковром к твоим ногам,Когда уж не смогу я в небо возноситься,Покорствуя любви и времени богам.Заступница моя в дни горя и печали,Вознагради за то, что я в разлуке чах:Подумай – небеса твоим молитвам вняли,И радость пусть сверкнет огнем в твоих глазах.О, если претерпеть свои я мог мученьяИ боль перенести чужих сумел я мук,Тебе обязан я. С тех пор мое стремленьеЖить, чтоб тебя за то благодарить, мой друг.О легкомысленный! Ужель земным даяньемТебя, небесную, могу вознаградить?Ты на уста мои кладешь печать молчанья,И должен чувства я в душе своей таить.Но в небе знают всё, как люди б ни скрывали,И там ведется счет всем подвигам твоим:Пером из хрусталя на каменной скрижалиЗаписывает их вседневно херувим.