Стихотворения

Лермонтов Михаил Юрьевич

32

Селим… и кто теперь не отгадает?На нем мохнатой шапки больше нет,Раскрылась грудь; на шелковый бешметВолна кудрей, чернея, ниспадает,В печали женщин лучший их убор!Молитва стихла на устах!.. а взор…О небо! небо! есть ли в кущах раяГлаза, где слезы, робость и печальОставить страшно, уничтожить жаль?Скажи мне, есть ли Зара молодаяМеж дев твоих? и плачет ли она,И любит ли? но понял я молчанье!Не встретить мне подобное созданье:На небе неуместно подражанье,А Зара на земле была одна.

33

Узнал,

узнал он образ позабытыйСреди душевных бурь и бурь войны;Поцеловал он нежные ланиты —И краски жизни им возвращены.Она чело на грудь ему склонила,Смущают Зару ласки Измаила,Но сердцу как ума не соблазнить?И как любви стыда не победить?Их речи – пламень! вечная пустыняВосторгом и блаженством их полна.Любовь для неба и земли святыня,И только для людей порок она!Во всей природе дышит сладострастье;И только люди покупают счастье!

*

Прошло два года, все кипит война;Бесплодного Кавказа племенаПитаются разбоем и обманом,И в знойный день и под ночным туманомОтважность их для русского страшна.Казалося, двух братьев помирилаСлепая месть и к родине любовь;Везде, где враг бежит и льется кровь,Видна рука и шашка Измаила.Но отчего ни Зара, ни СелимТеперь уже не следуют за ним?Куда лезгинка нежная сокрылась?Какой удар ту грудь оледенил,Где для любви такое сердце билось,Каким владеть он не достоин был?Измена ли причина их разлуки?Жива ль она, иль спит последним сном?Родные ль в гроб ее сложили руки?Последнее «прости» с слезами мукиСказали ль ей на языке родном?И если смерть щадит ее поныне —Между каких людей, в какой пустыне?Кто б Измаила смел спросить о том?

Однажды, в час, когда лучи закатаПо облакам кидали искры злата,Задумчив на кургане ИзмаилСидел: еще ребенком он любилПрироды дикой пышные картины,Разлив зари и льдистые вершины,Блестящие на небе голубом;Не изменилось только это в нем!Четыре горца близ него стоялиИ мысли по лицу узнать желали:Но кто проникнет в глубину морейИ в сердце, где тоска, – но нет страстей?О чем бы он ни думал, – запад дальныйНе привлекал мечты его печальной;Другие вспоминанья и другой,Другой предмет владел его душой.

Но что за выстрел? – дым взвился, белея. Верна рука, и верен глаз злодея!С свинцом в груди, простертый на земле,С печатью смерти на крутом челе,Друзьями окружен, любимец браниЛежал, навеки нем для их призваний!Последний луч зари еще игралНа пасмурных чертах и придавалЕго лицу румянец; и казалось,Что в нем от жизни что-то оставалось,Что мысль, которой угнетен был ум,Последняя его тяжелых дум,Когда душа отторгнулась от тела,Его лица оставить не успела!Небесный суд да будет над тобой,Жестокий брат, завистник вероломный!Ты сам наметил выстрел роковой,Ты не нашел в горах руки наемной!

Гремучий ключ катился невдали.К его струям черкесы принеслиКровавый труп; расстегнут их рукоюЧекмень, пробитый пулей роковою;И грудь обмыть они уже хотят…Но почему их омрачился взгляд?Чего они так явно ужаснулись?Зачем, вскочив, так хладно отвернулись?Зачем? – какой-то локон золотой(Конечно, талисман земли чужой),Под грубою одеждою измятой,И белый крест на ленте полосатойБлистали на груди у мертвеца!..«И кто бы отгадал? Джяур проклятый!Нет, ты не стоил лучшего конца;Нет, мусульманин, верный Измаилу,Отступнику не выроет могилу!Того, кто презирал людей и рок,Кто смертию играл так своенравно,Лишь ты низвергнуть смел, святой пророк!Пусть, не оплакан, он сгниет бесславно,Пусть кончит жизнь, как начал – одинок».

Литвинка

Повесть

1

Чей

старый терем, на горе крутойРисуется с зубчатою стеной?Бессменный царь синеющих нолей,Кого хранит он твердостью своей?Кто темным сводам поверять, привыкМолитвы шепот и веселья клик?Его владельца назову я вам:Под именем Арсения друзьямИ недругам своим он был знакомИ не мечтал об имени другом.Его права оспоривать не смелЕще никто; он больше не хотел!Не ведал он владыки и суда,Не посещал соседей никогда;Богатый в мире, славный на войне,Когда к нему являлися оне, —Он убегал доверчивых бесед,Презрением дышал его привет;Он даже лаской гостя унижал,Хотя, быть может, сам того не знал;Не потому ль, что слишком рано онПовелевать толпе был приучен?

2

На ложе наслажденья и в боюПровел Арсений молодость свою.Когда звучал удар его мечаИ красная являлась епанча,Бежал татарин, и бежал литвин;И часто стоил войска он один!Вся в ранах грудь отважного была;И посреди морщин его чела,Приличнейший наряд для всяких лет,Краснел рубец, литовской сабли след!

3

И возвратись домой с полей войны,Он не прижал к устам уста жены,Он не привез парчи ей дорогой,Отбитой у татарки кочевой;И даже для подарка не сберегНи жемчугов, ни золотых серег.И возвратясь в забытый старый дом,Он не спросил о сыне молодом;О подвигах своих в чужой странеОн не хотел рассказывать жене;И в час свиданья радости слезаХоть озарила нежные глаза,Но прежде чем упасть она могла —Страдания слезою уж была.Он изменил ей! Что святой обрядТому, кто ищет лишь земных наград?Как путники небесны, облака,Свободно сердце, и любовь легка…

4

Два дня прошло, – и юная женаИсчезла; и старуха лишь однаИзгнанье разделить решилась с нейВ монастыре, далеко от людей(И потому не ближе к небесам).Их жизнь – одна молитва будет там!Но женщины обманутой душа,Для света умертвясь и им дыша,Могла ль забыть того, кто столько летОдин был для нее и жизнь и свет?Он изменил! увы! но потомуУжель ей должно изменить ему?Печаль несчастной жертвы и закон,Все презирал для новой страсти он,Для пленницы, литвинки молодой,Для гордой девы из земли чужой.В угодность ей, за пару сладких словИз хитрых уст, Арсений был готовНа жертву принести жену, детей,Отчизну, душу, все – в угодность ей!

5

Светило дня, краснея сквозь туман,Садится горделиво за курган,И, отделив ряды дождливых туч,Вдоль по земле скользит прощальный лучТак сладостно, так тихо и светло,Как будто мира мрачное челоЕго любви достойно! НаконецОставил он долину и, венецГоры высокой, терем озарилИ пламень свой негреющий разлилПо стеклам расписным светлицы той,Где так недавно с радостью живой,Облокотясь на столик, у окна,Ждала супруга верная жена;Где с детскою досадой сын ееЧуть поднимал отцовское копье;Теперь… где сын и мать? На месте ихСидит литвинка, дочь степей чужих.Безмолвная подруга лучших дней,Расстроенная лютня перед ней;И, по струне оборванной скользя,Блестит зари последняя струя.Устала Клара от душевных бурь…И очи голубые, как лазурь,Она сидит, на запад устремив;Но не зари пленял ее разлив:Там родина! Певец и воин тамНе раз к ее склонялися ногам!Там вольны девы! Там никто бы ейНе смел сказать: хочу любви твоей!..