Стихотворения

Бурлюк Давид Давидович

«Все тихо. Все — неясно. Пустота…»

Op. 19.

Все тихо. Все — неясно. Пустота. Нет ничего. Все отвернулось странно. Кругом отчетливо созрела высота. Молчание царит, точа покровы прянно. Слепая тишина, глухая темнота, И ни единый след свой не откроет свиток… Все сжало нежные влюбленные уста, Все, — как бокал, где «днесь» кипел напиток… И вдруг… почудились тончайшие шаги, Полураскрытых тайн неизъяснимых шорох… Душа твердит, не двигаясь: «беги», Склонясь,

как лепесток, язвительных укорах. Да, это — след, завядший лепесток! Пусть рядом пыль свой затевает танец… «Смотри» шепнул далекий потолок: «Здесь он прошел, невнятный иностранец»…

Из сборника «Пощечина общественному вкусу» (1912) ^*

Садовник

Изотлевший позвоночник Рот сухой и глаз прямой, Продавец лучей — цветочник Вечно праведный весной. Каждый луч — и взял монету, Острый блеск и черный креп Вечно щурил глаз ко свету Все же был и сух и слеп!

«Со стоном проносились мимо…»

Со стоном проносились мимо, По мостовой был лязг копыт. Какой-то радостью хранимой, Руководитель следопыт — Смотрел, следил по тротуарам Под кистью изможденных звезд Прилежный, приставая к парам И озирался окрест… Что он искал опасным оком? Что привлекло его часы — К людским запутанным потокам, Где следопыты только псы, Где столько скомканных понятий Примет разнообразных стоп И где смущеннее невнятней Стезя ближайших из особ.

«Рыдаешь над сломанной вазой…»

Рыдаешь над сломанной вазой, Далекие туч жемчуга Ты бросила меткою фразой За их голубые рога. Дрожат округленные груди, Недвижим рождающий взгляд Как яд погребенный в сосуде Отброшенный весок наряд. Иди же я здесь поникаю На крылья усталости странной; Мгновеньем свой круг замыкаю Отпавший забавы обманной.

«Убийство красное…»

Убийство красное Приблизило кинжал, О время гласное Носитель узких жал На белой радости Дрожит точась рубин Убийца младости Ведун ночных глубин Там у источника Вскричал кующий шаг, Лик полуночника Несущий красный флаг.

«Зазывая взглядом гнойным…»

Зазывая взглядом гнойным Пеной желтых сиплых губ Станом гнутым и нестройным Сжав

в руках дырявый куб Ты не знаешь скромных будней Брачных сладостных цепей Беспощадней непробудней Средь медлительных зыбей.

Из сборника «Садок судей II» (1913) ^*

«Рожденье — сон возможный…»

Op. № 27.

Рожденье — сон возможный, Он был и навсегда Теперь не стал тревожный Печальный голос льда. Тоскующие нити, Плывущая беда, Торжественность наитий Влечет туда… Там бесконечно пьяны Сосновые леса. Провалы и изъяны Черта и полоса. О содрогайся гордо, Провал, удар, тупик. ОГНЕДЫМЯЩИЙ ПИК.

«Кто стоял под темным дубом…»

Op.№ 28.

Инструментовано на «C»

Кто стоял под темным дубом И, склоняя лик лиловый Извивался пряным кубом, Оставался вечно новым, Сотрясая толстым шлемом, Черепашьей скорлупой, Ты клялся всегда триремам, СТРАЖНИК РАДОСТИ СЛЕПОЙ.

1909

«Стремглав болящий колос…»

Op. № 29.

Стремглав болящий КОЛОС, Метла и Эфиоп, Сплетенья разных полос, Разноголосый сноп, Взлетающие ПЧЕЛЫ, О милый малый пол Дразнящие глаголы, Коралловый аттол. Как веер листья пальмы. Явь, синь и кружева. Отринули печаль мы, Рев изумленный льва. ЛИЛОВЫЕ АРАБЫ… Тяжелая чалма… Ах, верно вкусны крабы… Пятнистая чума.

1909

«Внизу журчит источник светлый…»

Op. № 30.

Внизу журчит источник светлый, Вверху опасная стезя, Созвездия вздымают метлы, Над тихой пропастью скользя. Мы все приникли к коромыслам Под блеском ясной синевы, Не уклонялся от смысла И Я, и ТЫ, и МЫ, и Вы.

1908

«Среди огней под черным небом…»

Op. № 31.

Среди огней под черным небом, Безликой прелестью жива, Вознесена к суровым требам Твоя поспешно голова. За переулком переулок, Сожравши потрясенный мост, Промчишься мимо медных булок, Всегда, сияющий и прост. А там, на синей высоте Кружит твоя прямая стрелка, На каждой времени версте Торчит услужливо горелка.

1909

«Стальные, грузные чудовища…»