Стикс
Шрифт:
— Хорошо, поехали, — кивает на машину, — у меня, кажется, все.
Вопросительно смотрит на окружающих. Они согласны. Что-то последнее время все с ним странно согласны. Даже деньги пачками выдают. Кто он такой, что так происходит? Может, тот самый черт из пекла, на которого жалуется Руслан?
Уже по дороге в прокуратуру машинально достает из карма телефон. Руслан Свистунов удивляется:
— Тю! Телефон свой нашел! А сказали — потерял.
— Мой? Точно мой?
— А чей? Ну-ка дай. Где ж это он у тебя валялся? Черт, батарейки сели! Ну, точно:
— Да мало ли таких телефонов, — бормочет он.
— А ты включи да посмотри. Кстати, помнишь пин-код?
— Нет. Не помню.
— 7236. Я ж тебе сам забивал в память: дом — номер такой-то, Леся — такой-то. И свой домашний. Странно.
— Что странно?
— А где ты его нашел? Дома?
— А Вэри Вэл говорил, что ты ему звонил в тот день, когда пропал. Так откуда звонил-то тогда, Ваня? — внимательно смотрит Руслан.
— Спроси что-нибудь полегче, — огрызнулся.
— Не помнишь, что ли? Так и скажи. Да, странная штука — жизнь. Вещи потерянные находятся! И люди…
Что-то Руслан скажет про пистолет! И еще одна мысль в голове: когда Ладошкин просил включить сотовый, какой именно аппарат имел в виду? Тот или этот? Если только в руках сейчас действительно его, следователя Мукаева, телефон. Но сердце подсказывает, что так оно и есть. Почему-то в его случае все вещи оказываются теми самыми.
…Руслан его не оставляет: идет следом в прокуратуру. Усмехается:
— Бомба два раза в одно место не падает. Сегодня с ЧП все. Лимит исчерпан. У тебя в сейфе еще того? Есть?
— Ты это брось.
— Отчего ж? — прищуривает капитан Свистунов лихие глаза крепкого коньячного цвета.
— Сопьешься.
— А тебе меня жалко?
— Жалко.
— Ты не переживай, у меня характер. Сила воли. Во! — сжимает руку в кулак, пальцы подрагивают. — Это от усталости. Зрелище было не для слабонервных.
Он молчит, на подначку не реагирует. Они перед дверью кабинета следователя Мукаева. Переступив порог, идет к сейфу, достает бутылку, в которой еще осталась водка. Руслану:
— У тебя лицо в саже.
— А у тебя тональный крем потек.
Трогает царапины на щеках: врет все друг детства, они подсохли, и не брал утром у Зои никакого тонального крема. Подремать бы после такого. Сегодня они с Русланом еще друзья. А завтра он положит на стол пистолет и спросит:
— Этот?
И неизвестно, что будет дальше.
ДЕНЬ ПЯТНАДЦАТЫЙ
Утро
— Этот?
Не завтра, а послезавтра. Понедельник — выходной. Отсыпался после суточного дежурства. Во вторник едва нашел в себе силы подняться и вытянуть из-под кровати ящик с гантелями. Гимнастику делал вяло, да и до парка так и не добежал. Вернулся с полпути. Пистолет принес домой накануне вместе с телефоном. Оба аппарата положил перед собой на стол в большой комнате, задумчиво стал разглядывать. Один самый дешевый, «Моторолла», другой «Нокиа» со всеми возможными наворотами.
— Зоя
— Что?
— Я нашел свой телефон.
— Где ж, Ванечка?
— Там, — неопределенно махнул рукой, не поясняя. Пусть думает, что в особняке Сидорчука вместе с курткой.
Навороченный «Нокиа» он ей, конечно, не показал. Сначала занялся тем аппаратом, что якобы принадлежал следователю Мукаеву. Включив его, набрал код, подсказанный Русланом: 7236. Долго нажимал на кнопки, потом в голове вдруг прояснилось: вошел через меню в записную книжку. Да, все так. Домашний телефон Руслана, Леси, Цыпина… Больше ничего интересного. Все остальные номера наверняка принадлежат знакомым женщинам. Помечены буковками «И», «А», «О».
«О»? Эта Ольга не дает покоя. Набрал номер.
— Алло? Кто это? Алло?
— Ольга?
— Какая еще Ольга?
— А кто говорит?
— А вам кого надо?
— Мне надо Ольгу.
— А это Оксана. Ха-ха!
Гудки. Мимо. Поздно вечером он занялся вторым аппаратом. Набрал наугад, полагаясь только на интуицию, четыре цифры пин-кода и промахнулся. Вспомнил вдруг, что если три раза наберет неправильную комбинацию, телефон заблокируется. Сжал пальцами виски: голова болела. Черт, как же там? Машинально набрал: 9236. ОК. На дисплее высветилось: MTS-RUS. Попал. Но… оказывается, Иван Александрович Саранский был очень скрытным человеком. Свои тайны он не доверял мобильному телефону. Все правильно: эти разговоры не утаишь. Когда звонил, кому звонил, как часто — при желании легко можно узнать. И в записной книжке только один адрес: дом. Видно, у этого Саранского отличная память на цифры. Все в голове, а дом — это дом. Никакого криминала.
Номер почему-то семизначный, московский. Не поздно ли звонить? Время к одиннадцати. Набрал номер. Долгие гудки, потом трубку все-таки сняли:
— Говорите.
— Ольга?
— Да. Ольга.
— Добрый вечер.
— Сожалею, но я собралась уходить. У меня нет времени на разговоры с поклонниками. Всего хорошего.
— Минутку. — Уходить? В одиннадцать часов вечера?! Куда?!! — Я не поклонник.
— Кто это? — Должно быть, она посмотрела на определитель номера, потому что удивленно ахнула: — Ты-ы?! Откуда?!
— Да, я. — Он не знал, что ей сказать, этой Ольге.
Заговорила сама. Голос злой, раздраженный:
— Ну, и что дальше?
— Ты хочешь меня видеть?
— После того, что ты выкинул?! Думаешь, все забыла и простила после того, как ты исчез неизвестно куда больше чем на месяц?! Это счастье, что я еще здесь! И ты, сволочь, еще уговаривал меня не делать аборт!
Вот оно: дети! То больное, что носит в груди. Он хотел ребенка от этой женщины. Очень хотел. Не уступила. Молодая длинноногая сучка. «Меня тошнит. Давно тошнит. От ваших длинных ног, от больших грудей, от духов и куриных мозгов. От любви к халяве и дорогим побрякушкам. От похоти кошачьей и кошачьей никчемной сути…» После того, как эта Ольга сделала аборт, он и придумал свою гневную обличительную речь.