Стиль модерн
Шрифт:
— Извините, — сказал он. — Клиентка никак не могла выбрать себе кремы. Поскольку я не только любитель кино, но прежде всего парфюмер. Да, парфюмер! Я бы работал на многих великих, если бы не… — Он указал на ногу: — Если бы не это, конечно. Эта механическая нога — мое изобретение, обратите внимание, насколько она совершенна. — Он снова заставил протез поскрипеть, затем плюхнулся в кресло. — Война! То же, что и у всех.
Лобанов, как и прежде, был очень речист. Но в рокоте его голоса уже чувствовался возраст, так же как в осунувшемся лице, ослабевшем теле. Только волосы не изменились — остались такими же черными и густыми, их длинные пряди он время от времени закидывал назад.
— Я страдаю бессонницей, — продолжал Лобанов. — Ночами выдумываю и изготовляю духи, косметику, а днем пишу для «Мон Синэ». Потом прихожу сюда. Мои товары привлекают женщин, и они рассказывают мне все сплетни.
Стив молчал. Лобанов повернулся к трельяжу и передвинул несколько склянок.
— Сейчас все женщины свихнулись. Они любой ценой желают выглядеть красивыми. И чем больше старятся, тем сильнее меня обожают. Я им продаю… — Он сделал паузу и потом так же театрально воскликнул: — …Искусственную красоту! Мечта на дне флакона!
Стив удержался от ответа.
— Видимо, вы не любите парфюмерию, — сказал, улыбаясь, Лобанов и поднес пальмовую лампу к лицу своего посетителя.
Стив чуть отодвинулся.
— У вас болят глаза?
— Нет. Просто небольшая мигрень.
— Все говорят одно и то же, кто не любит духи! Но я их заставляю изменить свое мнение. Я и вас смогу переубедить. Посмотрите сюда. Мое последнее творение. Вариация амбры.
Лобанов взял флакон и, закрыв глаза, долго вдыхал запах.
— Не существует ничего лучше амбры… С запахами, как с жемчужинами, месье: каждый из них напоминает о своем востоке. И у каждого запаха свой полет, своя плотность, своя лебединая песня, наконец, своя смерть. Я работаю с неосязаемым!
— Но это не совсем то, что мне надо, — прервал его Стив.
Русский не настаивал:
— У меня есть пастилки из сераля, чтобы ароматизировать вашу квартиру, зубной порошок с пряностями, вы такого нигде не найдете. Колдкрем против морщин. У вас есть морщины, около глаз! Притирания для шеи, масло какао. Лавандовое мыло, из герани, с английской мятой. Еще фиксаж для усов…
Стив понял, что этот человек над ним издевается. «Тем хуже для Лили», — сказал он себе и хотел встать, чтобы уйти.
Лобанов угадал его движение:
— Нет, останьтесь.
— Послушайте, — заметил Стив, — я пришел, чтобы…
— Хорошо, я понял. Ваша звезда, Лили Шарми. Это дело дорогого стоит. Чего вы, собственно, хотите?
— Полных сведений. Она… притягательна, не правда ли?
Стив рассыпал на трельяже пачку купюр.
— Хорошо, — ответил русский, запихивая их в карман. — Вы знаете, калеке приходится очень трудно. Невозможно прожить только на одной косметике. Все так дорого теперь.
— Я бы хотел больше узнать об этой женщине.
Лобанов ненадолго задумался:
— Вы будете разочарованы. Никто не знает, откуда она, эта новая звезда.
— Ее звали Файя. Перед войной она танцевала в «Минарете».
— Женщины теперь все такие пройдохи. Она живо нашла себе мужа. Один паша, египтянин. Она, должно быть, сейчас живет в Каире.
— А перед этим?
— Перед чем?
— Перед тем как стать кинозвездой…
— Но я же вам сказал! Никто не знает, откуда она появилась! Никто!
Лобанов лихорадочно задергал своей механической ногой и поднял на Стива жалостливый взгляд.
— Хотя один человек мог бы вам помочь.
— Кто?
— Пепе де л’Альказар.
— Каким образом?
— Пепе де л’Альказар — в прошлом танцовщик в мюзик-холле. Теперь он хозяин заведения на Монмартре «Серебряный доллар» — с джазом, каких там десятки. К двум часам утра вы его точно найдете. Скажите ему, что вы от Пелликуло. К нему приходят танцевать многие кинозвезды, он собирает все слухи.
Лобанов повернулся к трельяжу и зазвенел флаконами.
В спешке Стив забыл прикрыть за собой дверь. Боль в бедре снова проснулась, и он должен был пару раз передохнуть, прежде чем спуститься по лестнице. На улице ему стало легче. Без особых проблем он добрался до своей «Бугатти», с облегчением погрузился в кресло и посмотрел на себя в зеркало заднего вида. В первый раз его густо напомаженные волосы не взъерошились. «Будем считать, что он меня не узнал, — подумал Стив. — Повезло… После войны я сбрил усы. А когда начал прихрамывать, то был уже на лестнице».
* * *
Стив не сразу вернулся в «Ритц», а какое-то время еще покатался по Парижу.
Лобанов… Почему он обошел имя Файи? Чтобы сдержать клятву? Зачем тогда посылать его к Пепе? Если, конечно, этот Пепе де л’Альказар — тот же танцовщик танго из Шармаля. Но ни в чем нельзя быть уверенным с этими людьми, постоянно меняющими свои имена. И почему Лобанов так долго рассказывал про свои духи и кремы? Может, он, подобно Кардиналке, прятал в пудреницах кокаин, теперь столь ходкий в Париже, по словам Пуаре? И, вероятно, своими вопросами по поводу мыла русский стремился вынудить его произнести название наркотика. Но все это лишь гипотезы.
Стив поехал вдоль Сены в сторону «Ритца». Солнце уже зашло. Он поднялся в свою комнату, освежился, поспал несколько часов. Боль в бедре успокоилась. В час ночи он поднялся и ровно в два был у дверей «Серебряного доллара». Пройдя мимо танцующих, Стив подошел к бару, чтобы навести справки у бармена.
— Я хотел бы видеть Пепе де л’Альказара. Я от Пелликуло.
Все разыгрывалось по тому же сценарию. Бармен изобразил улыбку:
— Подождите. — И тоже исчез в глубине зала.