Стильная жизнь
Шрифт:
– Ну, знаешь, – задохнулась Аля, – если ты так думаешь обо мне…
У нее просто в глазах потемнело! Только что ей казалось, что Илья относится к ней как-то по-особенному, она читала в его глазах какое-то непонятное чувство. А оказывается, он считает ее просто ловкой девицей, с которой надо держать ухо востро!
– Алечка, извини меня. – Он улыбался, наблюдая ее возмущение. – Извини, милая, я же тебя просто дразню как маленькую, неужели не замечаешь? Ну, нравится старому цинику видеть, как загораются твои чудесные глазки!
– Старому… –
– Тебя-то чуть не вдвое постарше, – возразил Илья. – Так что слушайся дядю, малыш, дядя плохому не научит!
Он рассмеялся собственным словам, и Аля вместе с ним. Смех у него был такой же, как голос – глубокий и красивый, без пошлого хихиканья и всхлипов.
– А куда мы идем? – спохватилась Аля.
– Ты же сказала, что не торопишься. Мы с тобой гуляем, разве плохо?
– Хорошо. – Аля вскинула на него глаза. – Мне очень нравится с тобой гулять…
– Мне тоже, – кивнул Илья. – Так что нам ничего не мешает гулять вдвоем сколько вздумается. Я даже специально освободил себе сегодняшний вечер, чтобы совсем уж ничего нам не мешало.
Он сказал это как-то мимоходом, но сердце у Али забилось быстрее – как это и раньше бывало, когда он говорил, что делает что-нибудь ради нее…
Это было так интересно – гулять с ним по Москве! Аля почувствовала себя чуть ли не провинциалкой, хотя всю жизнь прожила в центре. Но раньше ей как-то безразличны были старые улочки и переулки. Может быть, потому что она все время думала о будущем, которое с этими старыми улицами никак не было связано, и ей было не до архитектуры.
Впрочем, Илья и не рассказывал ей об архитектуре Москвы. Он рассказывал о людях, которые жили здесь прежде и живут теперь.
Пройдя какими-то дворами прямо от бульвара, он показал ей дом, в котором жил Мейерхольд.
Потом он показал ей дом Нирнзее с башенкой на крыше, в котором тоже кто только не бывал; от волнения она забыла имена, которые он назвал, все до единого.
Потом они прошли в обратную сторону по Тверской улице и остановились у дома Фадеева, которого, оказывается, хорошо знал отец Ильи.
– Папа тогда, конечно, молодой был совсем, – сказал Илья. – Но помнит его прекрасно. У него вообще память феноменальная, не актерская какая-то: ничего не выбрасывает из головы, и куда только все помещается! Я, помню, в детстве в магазин «Грузия» бегал за конфетами и боялся мимо этой подворотни ходить, – вдруг улыбнулся он. – Мне почему-то казалось, что Фадеев здесь и застрелился, прямо в арке… Очень уж она мрачная!
Але тоже показалось, что Фадеев застрелился в этой подворотне; она даже поежилась от невольной дрожи. Тем более что к вечеру похолодало и ей стало прохладно в счастливом пиджачке-»болеро», под который был надет все тот же топик на тоненьких бретельках.
– Слушай, да ты замерзла! – заметил Илья. – Как это я… Пойдем отогреемся где-нибудь. Хочешь, во мхатовском ресторане
Але все равно было, где ужинать, и ужинать ли вообще. Она хотела только не расставаться с Ильей…
– Наденешь мой пиджак? – предложил он.
– Нет, – улыбнулась Аля. – Я тебе еще майку не вернула, а теперь и пиджак… Совсем тебя раздену!
– Почему ты думаешь, что мне это неприятно? – мимолетно заметил он. – Погоди, я сейчас машину поймаю.
– Не надо, – возразила Аля. – Ведь мхатовский ресторан где-нибудь поблизости, наверное? Да я и не замерзла нисколько, зря тебе показалось. Давай еще пройдемся, а?
– Как хочешь, – согласился Илья. – Но по-моему, ты все-таки замерзла.
С этими словами он обнял ее за плечи – так естественно и ласково, как будто хотел всего лишь согреть. Аля замерла, почувствовав его прикосновение. Тепло его тела сразу охватило ее, хотя он только рукой ее коснулся. Она шла рядом с ним, стараясь попадать в такт его шагам и боясь дышать, чтобы не выдать волнения.
Он тоже шел молча, но дыхание у него было спокойное: Аля чувствовала, как ровно бьется его сердце у ее плеча…
Так они дошли до самого памятника Пушкину. И вдруг, просто в одно мгновение, полил дождь! То есть, может быть, он давно собирался, и даже, кажется, гром погромыхивал вдалеке. Но Аля ничего не замечала. Биение его сердца у ее плеча заглушало далекий гром…
Они промокли в пять секунд: как назло дождь хлынул, как раз когда они стояли посреди Пушкинской площади и ждали зеленого света, чтобы перейти к магазину «Армения» и идти дальше по Тверской. И вход в метро в этом месте был закрыт из-за ремонта; им совершенно некуда было спрятаться!
– Вот это да! – ахнул Илья, охватывая Алю полами пиджака и прижимая к своей груди. – Просто по закону подлости! Смотри, даже светофор сломался.
Машины шли через Тверскую сплошным потоком, светофор, не мигая, смотрел красным глазом. Рядом смеялась застигнутая дождем парочка и сердито матерился пьяный, недовольный тем, что холодный поток воды заставляет его трезветь.
Аля не видела светофора, не слышала пьяного матерка, не чувствовала, как текут по ее лицу холодные струи дождя. Она прижалась щекой к груди Ильи, голова у нее кружилась от запаха его тела и тепла его кожи, которое она чувствовала сквозь тонкую рубашку. Ей хотелось, чтобы дождь лил бесконечно, а зеленый свет не загорался никогда.
Это были странные мгновения; казалось, вся Тверская улица замерла, не успев сообразить, что же делать. Неизвестно, сколько стояли бы Аля с Ильей, тоже не зная, куда бежать, если бы дождь не кончился так же внезапно, как начался. Промыто заиграли огоньки рекламы «Кока-колы» на доме Нирнзее, огни фонарей заблестели в лужах. Толпа снова потекла по улице, как поток свалившейся с неба воды.
Илья на мгновение разжал объятия, и Аля отпрянула от него, как будто боялась, что он сам ее оттолкнет. Но он только заглянул в ее мокрое лицо – и тут же снова привлек к себе.