Стирая границы
Шрифт:
Я снова бью по груше.
И снова.
Пабло говорит:
– Тебе нужна команда, потому что ты не можешь сражаться с миром в одиночку, Хесс. Ты не остров.
О чем он, черт подери, болтает? Какой еще остров?
– Ты слишком много читаешь о саморазвитии, Пабло. Почему бы нам не пойти на ринг и не побороться?
Он смеется, и этот звук разносится эхом по спортзалу.
– Ты не увидишь меня на ринге вместе с собой, Хесс. Слышал, ты вырубил Роача на прошлой неделе, – говорит он. – И Бенито на позапрошлой.
– Они потеряли сноровку.
Его
– Они два здешних лучших бойца, pendejо [20] . По крайней мере, были, пока ты не пришел. Ты дерешься так, словно машешь кулаками всю жизнь.
Он не знает, что я был местным слабаком, когда был помоложе. В начальной и средней школе на западных окраинах Чикаго меня много били. Я мало говорил, и одежда моя была с вешалок в «Гудвилл». Я был изгоем, парнем, который не подходил тому обществу. Черт, я все еще не подхожу. И все еще мало говорю. Но я слишком рано узнал, что быть побитым – отстойно.
20
Придурок
Однажды в седьмом классе Вилли Рэйберн, как обычно, гнался за мной после школы. Так как этот хулиган был у меня за спиной, я не обращал особого внимания на остальное, пока не врезался в старшеклассника по имени Феликс. Он жил в трейлере рядом с нашим.
Он спросил, почему я боюсь Вилли. Я пожал плечами.
Он спросил, хочу ли я научиться драться. Я кивнул.
После этого я время от времени я встречался с Феликсом на небольшой лужайке за нашим трейлерным парком, и он учил меня боксировать. Он сказал, что его отец был боксером и что, если я научусь бить как профессионал, парни вроде Вилли Рэйберна оставят меня в покое.
Помню, как в первый раз подрался с Рэйберном. Это было славно.
Произошло это в школьной столовой. Я разговаривал с красивой девушкой по имени Бьянка. Подошел Вилли и сказал Бьянке, что я мусор из трейлера, мать которого – пьяная шлюха. Я терпеть не мог, когда люди узнавали, что я живу в старом грязном трейлерном парке на окраине города. Маму частенько навещали случайные парни, но она не была шлюхой. Она надеялась, что один из них останется достаточно долго, чтобы позаботиться о ней. А они лишь оставляли ей фингалы и желание напиться.
Я ненавидел свою жизнь, отца, который ушел, маму и Вилли Рэйберна.
В тот день все, что я сдерживал внутри, вырвалось наружу, словно извержение вулкана. Я больше не собирался себя жалеть и изображать жертву.
Прежде чем он успел ударить меня или толкнуть на землю, я врезал Вилли крепким левым хуком. Вилли упал, и я сразу же насел на него, без перерыва нанося удары, а по моему лицу текли слезы досады. Мои кулаки летали, пока трое воспитателей, следящих за обедом, не оттащили меня.
Мне было все равно, что я сломал ему нос и меня отстранили от занятий на неделю. Когда я вернулся, другие дети даже не смотрели на меня, опасаясь, что я поступлю с ними как с Вилли. Но это не расстроило меня, а придало сил. Мне нравилось, что другие больше не лезут ко мне, и я ощущал себя сильным.
Хоть и был изгоем.
Внезапно в спортзале становится тихо, когда Тодд Проянски, хозяин спортзала, заходит с четырьмя парнями, похожими на опытных бойцов.
– Кто это с Проянски? – спрашиваю я Пабло.
– Парень посередине – отличный боец, Матео Родригез, – отвечает он тихим голосом. – Говорят, он тренируется в спортзале в Мексике, где Камачо дает советы паре ребят. Я видел, как он дерется. Он хорош.
Стойте. Моему мозгу сложно переварить то, что я только что услышал.
– Погоди-ка. Этот парень знает Камачо? Ты говоришь о Хуане Камачо, легенде бокса?
– Единственном и неповторимом, – пожимает плечами Пабло. – По крайней мере, таковы слухи.
Черт. Хуан Камачо – известный во всем мире мексиканский боксер, который был чемпионом в тяжелом весе в семидесятые. Он побеждал не один раз. Он доминировал годами. А потом исчез без следа. Должно быть, сейчас ему шестьдесят. Он был бойцом старой школы, то есть тренировался как зверь.
Когда я начинал боксировать, я, бывало, смотрел видео с ним и подражал его движениям. Черт, я разыгрывал целые его матчи, копируя быстрые выпады и движения на ринге. Если этот парень Родригез знает его…
– Посмотрим, правда ли это.
– Не надо. – Пабло хватает меня за плечо и тянет назад. – Нельзя просто так подойти к такому парню, как Родригез.
– Может, тебе нельзя, а мне можно. – Я иду через весь зал с единственной целью в голове. Узнать, правдивы ли слухи.
У Матео Родригеза черные волосы, он одет в простую белую майку и шорты, словно готов к бою. Он не выглядит безумно мускулистым или пугающим, но я уже много лет знаю, что нельзя оценивать чьи-то способности, пока не увидишь их на ринге.
Он стоит, скрестив руки на груди, и наблюдает, как дерутся два парня, словно это всего лишь скот. Когда я становлюсь перед ним, он вскидывает бровь.
– Я слышал, ты знаком с Хуаном Камачо, – говорю я, не колеблясь. – Это правда?
Он не сразу отвечает и рассматривает меня с любопытством.
– Кто этот гринго? – спрашивает он Проянски.
– Райан Хесс. Он новый боец из Чикаго, – объясняет Проянски. – Переехал сюда в прошлом году, когда его мать вышла за шерифа Блэкберна.
Его челюсть дергается, когда он поворачивается ко мне.
– Слушай, парень, Камачо не раздает автографы.
– Мне не нужен автограф, – говорю я ему. – Я хочу встретиться с ним и узнать, будет ли он меня тренировать. В каком он клубе?
– Тренировать тебя? – Родригез издает тихий смешок, а потом пристально смотрит на меня. – Камачо ни в каком клубе. И у него уж точно нет времени, чтобы тратить его на молодых pendejos, которые ничего не понимают в боксе, но считают, что могут серьезно выступать.