Стивен Кинг идёт в кино (сборник)
Шрифт:
Томми Вильямс поступил в Шоушенк в ноябре 1962 года. Томми считал себя уроженцем Массачусетса, но за свою двадцатисемилетнюю жизнь вдоволь попутешествовал по всей Новой Англии. Он был профессиональным вором. Томми был женат, и жена навещала его каждую неделю. Она вбила себе в голову, что Томми будет лучше — а уж ей и трехлетнему сынишке и подавно, — если он получит аттестат. Она уговорила мужа, и Томми Вильямс начал регулярно посещать библиотеку.
Для Энди все это было рутинным занятием. Он видел, как Томми набирал изрядное количество тестов высшей школы. Парень хотел освежить в памяти предметы, которые когда-то изучал — таковых было не много, —
Томми явно не был хорошим учеником, и не знаю, получил ли он свидетельство об окончании высшей школы, да это и не важно для моего рассказа. Важно, что он очень привязался к Энди, как большинство людей, которые какое-то время с ним общались.
Пару раз он спрашивал Энди: «Что такой продувной парень, как ты, забыл в тюряге?» — вопрос, который звучит как грубый эквивалент светской любезности: «Что такая милая девушка, как вы, делает в таком месте, как это?» Но Энди ничего не отвечал, только улыбался и переводил разговор на другую тему. Естественно, Томми стал расспрашивать окружающих и, когда получил ответ, был шокирован до глубины души.
Человек, который рассказал ему, почему Энди попал в тюрьму, был его партнером на гладильной машине в прачечной. Мы называли эту машину давилкой, и можете себе представить, что случилось бы с человеком, работающим на ней, если бы он ослабил свою бдительность. Партнером Томми был Чарли Лафроб, отбывавший свои двенадцать лет за убийство. Он с наслаждением принялся пересказывать все подробности истории Дюфресна; излюбленным развлечением для нас, старых обитателей тюрьмы, было введение новичков в курс всех наших дел. Чарли дошел уже до того места, как присяжные, придя с обеда, объявили Энди виновным, как вдруг послышался неожиданный свист, и давилка остановилась. В тот день машина обрабатывала свежевыстиранные сорочки для приюта Элиот. Они выскакивали из машины сухими и выглаженными со скоростью штука в секунду. Томми и Чарли должны были подхватывать их и складывать в тележку, выстланную чистой бумагой.
Но Томми Вильямс продолжал стоять, открыв рот и тупо уставившись на Чарли. Он был завален грудой рубашек, которые падали на липкий грязный пол прачечной.
В тот день за прачечной присматривал Хомер Джесуб, и он уже спешил к машине, громко ругаясь на ходу. Томми даже не повернулся к нему. Он спросил Чарли, будто старина Хомер, который проломил за свою жизнь больше черепов, чем мог сосчитать, и вовсе отсутствовал.
— Как, ты сказал, звали того инструктора из гольф-клуба?
— Квентин, — произнес смущенный и почти напуганный Чарли. Он рассказывал потом, что мальчишка был бледен как полотно. — Кажется, Глен Квентин. Или что-то вроде этого, точно не помню…
— Эй, немедленно! — прорычал Хомер. Шея его налилась кровью. — Бросьте рубашки в холодную воду! Пошевеливайся, урод! Быстро, а то…
— Глен Квентин, о Боже, — произнес Томми Вильямс, это были его последние слова, потому что Хомер Джесуб, этот образец гуманности, уже опустил свою дубинку на череп бедного парня. Томми упал на пол лицом вниз, лишившись при этом трех передних зубов. Очнулся он уже в одиночке, где и провел всю следующую неделю на «диете Нортона». Плюс черная отметка в его карточке.
Было это в феврале 1963 года, и Томми Вильямс обошел шесть или семь долгосрочников и услышал в точности ту же историю, что и от Чарли. Я знаю, потому что был одним из них. Но когда я спросил Томми, зачем ему это, вразумительного ответа не получил.
И вот в один прекрасный день Томми пришел в библиотеку и вывалил Энди всю информацию разом. В первый
Я видел его на следующий день, он выглядел как человек, который наступил на грабли и получил хороший удар промеж глаз. Руки Энди дрожали, и когда я заговорил с ним, он не отвечал. После полудня он нашел Билли Хенлона, дежурного охранника, и договорился с ним об аудиенции у коменданта на следующий день. Позже Энди рассказывал, что в ту ночь не спал ни минуты. Он прислушивался к завываниям холодного зимнего ветра, смотрел на длинные колеблющиеся тени на цементном полу камеры, которую называл домом с тех пор, как Трумэн стал президентом, и пытался все спокойно обдумать. Он говорил, что Томми принес ключ, который подходил к клетке, находящейся где-то в глубине его сознания. К такой же клетке, как его собственная камера, только вместо человека в ней был тигр. Тигр по имени надежда. Вильямс принес ключ, который открыл дверцу, и тигр вырвался на волю разгуливать по его сознанию.
Четырьмя годами раньше Томми Вильямс был арестован в районе Род-Айленд, когда вел краденую машину, набитую краденым товаром. Томми признался в своем преступлении, и ему смягчили приговор: два с небольшим года лишения свободы. Прошло одиннадцать месяцев, и сокамерник Томми вышел на свободу, а его место занял некий Элвуд Блейч. Блейч отбывал наказание за кражу со взломом.
— Я никогда раньше не встречал настолько нервозного типа, — говорил мне Томми, — такой человек не должен быть взломщиком, особенно вооруженным. Малейший шум, и он подскочит на три фута в воздух и начнет палить не глядя во все стороны… Однажды ночью он совершенно меня достал, потому что какой-то малый в нашем коридоре постукивал чашкой по прутьям своей решетки. Блейча это бесило.
Я провел с ним семь месяцев, прежде чем меня выпустили. Не могу сказать, что мы беседовали с моим соседом. Вы не можете разговаривать с Элом Блейчем. Это он разговаривает с вами. Треплется все время, и заткнуть его невозможно. А если вы попытаетесь вставить хоть слово, он грозит своим волосатым кулаком, вращает глазами. У меня мороз пробегал по коже, когда он так делал. Огромный тип, довольно высокий, почти совершенно лысый, с глубоко посаженными злобными зелеными глазками. Господи Иисусе, только бы никогда не увидеть его опять.
Каждую ночь начинался словесный понос. Я был вынужден все это выслушивать. Где он вырос, как сбегал из приютов, чем зарабатывал на жизнь, какие делишки проворачивал и каких женщин трахал. Мне ничего не оставалось, как выслушивать весь этот треп. Возможно, моя физиономия и не покажется вам слишком красивой, но она мне дорога, и я очень не хотел, чтобы этот тип видоизменил ее в припадке ярости.
Если ему верить, то он совершил не меньше двухсот краж со взломом. Мне сложно представить, что это мог проделать такой психопат, который взвивается как укушенный, стоит кому-то рядом пукнуть громче обычного. Но он клялся, что говорит правду. А теперь… слушай меня внимательно, Рэд. Я знаю, что люди иногда выдают желаемое за действительное и что никогда не стоит доверять своей памяти… Но прежде чем мне довелось услышать впервые про парня по имени Квентин, я, помнится, думал: «Если бы старина Эл когда-нибудь ограбил мой дом, то, узнав об этом, я чувствовал бы себя счастливейшим из смертных, что остался жив». Можешь себе представить, как этот тип в спальне какой-нибудь дамы роется в ее шкатулке с драгоценностями, а она переворачивается во сне на другой бок или кашляет? У меня мурашки по коже пробегают, стоит только подумать об этом, клянусь именем моей мамочки.