Сто двадцать лет спустя
Шрифт:
Наступает молчание. Саша достаёт расчёску, причёсывает перед зеркалом свою чёлочку, вытирает потёкшую тушь, подправляет
— Давай, Саша, пообедаем, — повторяю я.
— Нет, благодарю, — отвечает она холодно.
Ещё одна минута проходит в молчании.
— Мне нравится Баранов, — говорю я. — Светлый город.
— Да, пожалуй… Уютный… Я вообще решила: брошу Москву и буду здесь жить.
Я знаю — Саша на такое способна.
— Это ты зря! — говорю я. — Тебе надо жить только в столице и — писать, писать и писать…
— Вы, Николай Степаныч, прямо как Ленин, — язвит Саша и вдруг лицо её кривится, искажается гримасой. — Это, наконец, жестоко! Тебе хочется, чтобы я вслух сказала правду? Изволь, если это… это тебе нравится! Таланта у меня нет! Таланта нет и… и много самолюбия! Вот!
Сделав такое признание, она отворачивает от меня лицо, смотрит в стену.
Я не знаю, что отвечать. Грустно.
Проходит несколько томительных минут. Саша встаёт и, холодно улыбнувшись, не глядя на меня, протягивает мне руку. Рука у неё холодная, словно чужая.
— Поеду домой…
Она идёт к двери, отворяет. Я жду, что она обернётся, перед тем как уйти, но Саша не оборачивается.
Я сижу на кровати и слушаю, как в коридоре удаляются-затихают её шаги.
Прощай, мое сокровище!