Сто лет и чемодан денег в придачу
Шрифт:
Но нет, такого везения не случилось. Да и вообще особой уверенности не было, что Юлий Борисович с предполагаемой спутницей находится теперь в театре, но если он там все же находится, значит, он прошел в нескольких метрах от своего друга из былых времен и не заметил его. Что было делать Аллану? Он рассуждал вслух:
— Если ты сейчас в театре, дорогой Юлий Борисович, то через пару часов ты выйдешь обратно через эти же двери. Но тогда ты, видимо, снова будешь выглядеть как все остальные, и я тебя, стало быть, не найду. Придется тебе меня найти, других вариантов нет.
Решено. Аллан отправился в свой маленький кабинет в посольстве, сделал необходимые приготовления и вернулся еще задолго до того, как принц Калаф сумел растопить сердце принцессы Турандот.
Слово, которое Аллан во время своего обучения у секретного Хаттона слышал чаще других, было «незаметность». Хороший агент никогда не поднимает шума и пыли, не бросается в глаза, он сливается со средой, в которой действует, так что его почти не видно.
— Вы поняли, мистер Карлсон? — спрашивал секретный Хаттон.
— Безусловно, мистер Хаттон, — отвечал Аллан.
Биргит Нильсон и Франко Корелли вызывали двадцать раз; успех был полный. Так что прошло еще какое-то время, прежде чем публика вышла из зала и ручеек одинаковых людей потек вниз по огромной лестнице. И тут все обратили внимание на мужчину на нижней ступеньке, держащего в обеих руках самодельный плакат, на котором было написано:
Я —
АЛЛАН
ЭММАНУЭЛЬ
Аллан Карлсон безусловно усвоил наставления секретного Хаттона, да только не стал на них зацикливаться. У Хаттона в Париже небось весна, а тут в Москве холодина, да и темень. Аллан так промерз, что теперь ему нужен был результат. Сперва он хотел написать на плакате имя Попова, но в конце концов решил, что если нарушаешь требования незаметности, то рискуй собственным именем, а не чужим.
Лариса Александровна Попова, жена Юлия Борисовича Попова, нежно держала мужа под руку, пятый раз благодаря за этот полнейший восторг, который они оба только что пережили. Биргит Нильсон — прямо вторая Мария Каллас! А места!! Четвертый ряд, середина. Лариса давно не испытывала такого счастья. К тому же сегодня вечером они с мужем переночуют в гостинице, а в этот ужасный город за колючей проволокой вернутся только через сутки. А сегодня будет романтический ужин для двоих… только она и Юлий… а потом, может быть, и…
— Извини, любимая, — сказал Юлий и остановился на верхней ступеньке, едва выйдя из театра.
— Что такое, милый? — встревожилась Лариса.
— Нет… ничего страшного… но… Видишь вон того человека с плакатом? Я должен пойти посмотреть… Этого быть не может… но я должен… Он же умер!
— Кто умер, милый?
— Пошли, — сказал Юлий и повел супругу вниз по лестнице.
В трех метрах от Аллана Юлий остановился, пытаясь заставить свой мозг осмыслить то, что уже зарегистрировали глаза. Аллан заметил друга былых дней, который стоял и таращил глаза, свернул плакат и сказал:
— Ну, как Биргит — понравилась?
Юлий по-прежнему ничего не говорил, но его жена спросила шепотом, не тот ли это человек, который, по словам мужа, уже умер. Аллан отвечал, что умереть он пока еще не умер, но вот замерз здорово, и если супруги Поповы не хотят, чтобы он закоченел до смерти, то лучше бы им, не теряя времени, сопроводить его в ресторан, где он сможет принять водочки, а заодно, пожалуй, и закусить.
— Так это правда ты, что ли… — не без труда выговорил наконец Юлий. — Но… ты говоришь по-русски?
— Да, я прошел пятилетний курс твоего родного языка сразу после нашей последней встречи. — В школе ГУЛАГа. Так что там насчет водочки?
Юлий Борисович был человек совестливый, он двадцать один год мучился, что не по своей воле заманил шведского ядерного эксперта в Москву только для того, чтобы тот потом угодил во Владивосток, где швед, вероятно — если не еще раньше, — погиб в пожаре, о котором знали все более-менее осведомленные жители СССР. Двадцать один год терзался он еще и оттого, что успел сразу же привязаться к шведу с его, как казалось, неистребимым оптимизмом.
И вот Юлий Борисович стоит теперь перед Большим театром в Москве, на пятнадцатиградусном морозе, еще не остывший после оперного спектакля и… нет, это невероятно. Аллан Эммануэль Карлсон тогда выжил.И сейчас он живой! И стоит теперь перед Юлием. Посреди Москвы. И говорит по-русски!
Юлий Борисович был уже сорок лет женат на Ларисе Александровне, и они всегда были счастливы вместе, хотя детей у них так и не было. Их взаимное доверие не знало границ. Они делили друг с другом все радости и горести, и жена знала, как тяжело Юлий переживает участь Аллана Эммануэля Карлсона. И теперь, покуда Юлий по-прежнему пытался совладать с разбегающимися мыслями, Лариса Александровна взяла командование на себя.
— Я правильно понимаю, что это тот самый твой друг, которого ты когда-то невольно отправил на смерть? Почему бы нам, Юлик, и правда не отвезти его быстренько в ресторан и не отпоить водкой, а то, чего доброго, он и в самом деле умрет от холода?
Юлий не ответил, только кивнул, позволив жене отвести себя к ожидающему их лимузину, где уселся рядом со своим воскресшим товарищем, а Лариса Александровна обратилась к водителю:
— В ресторан «Националь», будьте добры!
Две приличные рюмки водки понадобились Аллану, чтобы оттаять, а еще две — Юлию, чтобы прийти в себя. За это время Аллан и Лариса успели познакомиться.
Когда Юлий наконец окончательно совладал с собственным рассудком и вместо шока почувствовал радость («Сейчас мы это отметим!»), Аллан решил, что пора переходить к делу. Если тебе есть что сказать, то лучше говорить сразу.
— Как насчет того, чтобы поработать шпионом? — предложил Аллан. — Я, например, уже шпионю, и мне это дело нравится.
Тут пятая рюмка угодила Юлию не в то горло, так что он выкашлял ее содержимое на стол.
— Шпионом? — переспросила Лариса, пока ее супруг откашливался.