Сто лет назад
Шрифт:
Наши домашние обстоятельства были прекрасно известны всей округе и всем нашим родным, но никто не бывал у отца с самой его свадьбы. Наконец к нему приехала моя тетка, и после долгих переговоров отец должен был согласиться — отпустить моих сестер из своего дома и отдать их на воспитание тетке, которая бралась заменить им мать. Злой и горячий нрав мачехи, ее надменность, ее властный и непокорный характер стали теперь проявляться и по отношению к отцу, и в связи с тем, что ему сказала тетка, отец стал иными глазами смотреть на свою жену. Он увидел себя вдруг совершенно одиноким; никого из его детей или из его близких
Понятно, что я очень желал бы поехать в Кумберланд хотя бы только для того, чтобы исправить все зло, причиненное этой скверной женщиной, и вознаградить тех, кто пострадал по ее милости. Я не чувствую по отношению к этой женщине ни малейшего чувства мести, но не могу не сознавать, что постигшая ее судьба есть торжество высшей справедливости, и что я избран орудием этой справедливости».
— И я с радостью поеду с тобой, дорогой Александр, чтобы помочь тебе в этом деле, — проговорила Эми, — а также и для того, чтобы увидеть, как эта женщина будет теперь держать себя с человеком, которого она так жестоко, так беспощадно преследовала, но которого судьба возвела в вершители ее судьбы!
— Знаешь что, Эми? Я не доверяю себе в решении вопроса, как поступить с этой женщиной, а потому ты решишь это за меня; что ты решишь, то и будет.
— Я ценю твое ко мне доверие, дорогой супруг мой, но предпочла бы, чтобы этот вопрос был решен на общем совете, в котором мы пригласим участвовать моего отца.
На этом и порешили пока.
Вскоре после свадьбы мы отправились в Лондон, где решили пробыть некоторое время прежде, чем следовать далее в Кумберланд. Как раз в это время тетка моя была в Лондоне, где она состояла при Высочайшем Дворе, о чем я узнал только теперь, наведя о ней справки. С нею были и обе мои сестры, Мабель и Жанет, которых я не видел много лет. Когда я явился к ним, сестры встретили меня очень сердечно, и когда я сообщил, что женился и намерен поселиться в нашем родовом поместье, они обещали по окончании сезона приехать в Кумберланд и поселиться со мной. Они, а также и тетка моя были в восхищении от Эми; впрочем, это впечатление разделяли все, кто только имел случай видеть Эми или познакомиться с ней. Тетка отнеслась к нам в высшей степени сочувственно и доставила нам случай представиться Их Величествам, которые отнеслись чрезвычайно милостиво как ко мне, так и к молодой леди Месгрев. Вскоре приехал в Лондон и брат Филипп, получивший довольно продолжительный отпуск, и присоединился к нам.
На другой день, беседуя с ним, я сказал ему:
— Теперь из нас, братьев, осталось только двое, ты да я! У меня теперь большое состояние и свое, и отцовское. Помнишь, ты спрашивал меня об алмазе, и я ответил тебе тогда, что боюсь, что не могу, пожалуй, подарить его тебе. Я сказал так потому, что так думал, но теперь знаю, что я могу тебе сделать этот подарок, и просил мистера Треванниона поместить вырученную мною от продажи этого алмаза сумму в 38, 000 фунтов, всю полностью, под хороший процент на твое имя. Теперь и ты будешь состоятельный и вполне обеспеченный человек. Ты не можешь колебаться принять от меня этот дар, зная, что я теперь в состоянии это сделать.
— Я
Филипп отправился вместе с нами в Кумберланд; путешествие это было весьма утомительное: дороги были плохие; но зато красота местности заставляла мириться с неудобствами пути. После шести дней пути мы прибыли в Фаристон-Холл, куда мистер Кампбелль, с которым я виделся тотчас по приезде в Лондон, выехал вперед, чтобы все приготовить для нашей встречи. Последняя оказалась превыше всякой меры торжественной и радостной. Затем у нас перебывали все соседи, и все были восхищены новой хозяйкой Фаристон-Холла.
Когда первые хлопоты и суета несколько улеглись, я засел с мистером Кампбеллем за дела, чтобы привести все в надлежащий порядок.
Удовлетворив все справедливые претензии, требования и прошения, вернув на службу всех несправедливо отставленных слуг, обещав аренду и фермы всем бывшим фермерам и арендаторам отца, словом, порешив все неотложное, мы решили заняться вопросом относительно судьбы вдовствующей леди Месгрев. Как я узнал, эта женщина, как только ей стало известно, что отец своими руками уничтожил завещание в ее пользу, положительно пришла в бешенство и тотчас же поспешила забрать все фамильные бриллианты и все драгоценности, какие только могла захватить. Но мистер Кампбелль, сразу сообразивший, что она задумала, поспел вовремя, чтобы помешать ей. Он тотчас же наложил печати, оставив все на ответственности надежных сторожей, которых расставил во всех комнатах усадьбы. Миледи тотчас же после смерти мужа отправилась в дом своего отца, где по сие время и находилась. Вскоре по моем прибытии она прислала мне письмо, в котором умоляла быть милосердным по отношению к ней, причем напоминала мне, что, каковы бы ни были ее вина и заблуждения, все же она и сейчас еще законная жена моего отца; она выражала уверенность, что из уважения к его памяти я назначу ей приличное содержание, которое позволило бы ей существовать безбедно, как приличествует леди Месгрев. Мы созвали совещание, как предлагала Эми, на которое пригласили также и мистера Кампбелля, и с общего согласия решили, что при условии, если она уедет куда-нибудь в дальнюю часть графства, не ближе ста миль расстояния от Фаристон-Холла, ей будет выдаваться пенсия в 300 фунтов в год до того момента, пока она не вступит вторично в брак и будет вести себя прилично своему званию. По желанию покойного отца, мистер Кампбелль удалил отца леди Месгрев от должности управляющего и передал ее прежнему нашему слуге, человеку преданному и знающему свое дело. При этом обнаружилась довольно крупная растрата, которую мистер Кампбелль заставил пополнить, не доводя даже до моего сведения.
Вот и вся моя повесть, полная приключений; мне остается только добавить, что после всего мною пережитого я был вознагражден самым безоблачным счастьем. Обе сестры мои прекрасно вышли замуж, а я состою отцом троих прелестных деток.
Таковы были перипетии жизни каперского офицера сто лет назад, и я изложил их с полной добросовестностью и теперь скрепляю своей подписью.
Ваш покорный слуга Александр Месгрев.