Сто лет пути
Шрифт:
Шаховской представил себе, как импозантный Павел Ломейко сидит в кресле в роскошных директорских покоях, а депутат Бурлаков, похожий на штангиста, листает бумаги с фиолетовыми печатями.
— Он совершенно не боялся, ни о чем не беспокоился, просто сидел и смотрел на меня. Я вернулся сюда, в комитет, попросил людей, они со знанием дела сметы проверили. Говорят, липовые они, все до единой. Деньги уходят на левые счета, оттуда на другие левые счета, потом на совсем левые, а с них уже вообще непонятно куда. Я опять поехал, стал с ним разговаривать. Он слушал, слушал, потом говорит: вы, наверное, чего-то не поняли. Я же не просил вас проверять, как расходуются средства! Я просил
Бурлаков опять вскочил, постоял и сел.
— Я ему тогда чуть в лицо не стукнул, — признался он с некоторым удивлением. — Честно. Не знаю, как удержался. Там же счет на самом деле на миллионы шел!.. А если б музею в Кондопоге по десять тысяч рублей каждый год прибавлять, вот они зажили бы! По-царски прямо!
Он махнул рукой.
— Я на Севере вырос, в военной части. Когда в Иркутск отца перевели, я никак привыкнуть не мог, что на каждом углу библиотеки да музеи! Мне казалось, так только за границей бывает — кругом такие развлечения, хоть каждый день ходи, а они все не кончаются. И вот еще что меня перепахало… — при этом слове профессор Шаховской улыбнулся, — был в Иркутске городской голова. Между прочим, депутат городской думы! Очень богатый и образованный человек, профессор. В Петербурге учился, в Киеве. Всю жизнь собирал картины, книги, по-моему, даже музыкальные партитуры. Зимний сад у него был, а в саду розы, дыни и апельсины — у нас, в Иркутске!. Он много всего для города сделал — телефон, электричество, водопровод, училища для мальчиков и для девочек, это в конце девятнадцатого века! И картинную галерею открыл, и туда люди всякого сословия допускались. Бесплатно! И я в первый раз подумал, что лучше музеев вообще ничего на свете быть не может!..
— Его звали Владимир Платонович Сукачев, — сказал Шаховской, и Бурлаков так обрадовался, как будто профессор признался, что прекрасно знает его родного дядю.
— Точно! А тут приходит, понимаете, такая с-с-скотина и мне в лицо говорит, что он все деньги украл, так ему мало, дайте еще! И главное, уверен, что дадут! И не боится ничего! Хоть бы шифровался, прятался, а он — ничего. Он точно знал, для чего его на это место посадили — чтобы воровать. Здесь бы деньги кончились, так он на другое место перешел бы, где еще больше можно п… — тут Бурлаков остановился и произнес не то слово, которое собирался сказать, — присваивать!..
— А кто его посадил на это место? Отец?
Бурлаков кивнул.
— Ну, я так понял. Потом этот отец со мной встречался! Целую операцию провернули, чтоб встречу организовать, как в кино про шпионов. Скрытой камерой снимали, потом пугали, что съемку обнародуют, в программе «Время» покажут, как депутат от бизнесмена взятку требует.
— Он предлагал вам взятку?
— Да ладно, взятку! — фыркнул Бурлаков. — Берите выше — долю!
…Ничего он не похож на штангиста! У него умное, крепкое лицо, бледное от злости.
— Я добиваюсь дополнительного финансирования, вдвое против прежнего, закрываю глаза на все махинации, а они берут меня в долю.
— А вы что? — спросила Варвара с интересом.
Бурлаков посмотрел на нее.
— Я поблагодарил и отказался, — ответил он очень вежливо. — Даже сказал, где именно я их видел вместе с этой самой долей. В каком месте. И посоветовал им там и оставаться.
— Да, — молвил Дмитрий Иванович, не зная, что еще сказать.
— Да, — согласился Бурлаков. — Они мне какое-то время не верили, набивали цену и увеличивали процент. Ну быть такого не может, чтоб кто-то добровольно отказался от денег! Потом стали приставать с угрозами. Потом…
— С какими угрозами? — перебила Варвара, и он опять махнул рукой.
— Вы что думаете, я слушал?! Сказал, чтоб отвязались, а депутатскую проверку я все равно устрою. Но для этого требовались основания, и я эти основания должен был найти — в виде документов! Я нашел. Во-он сколько нашел!.. Я решил его предупредить, что документы отправлю в прокуратуру или куда там их следует отправлять. И поехал к нему. Ну, поругались мы. Я уехал, и его в тот же день убили, вы сказали…
Бурлаков прошел к двери, распахнул ее и спросил у секретарши, даст ли она, в конце концов, чаю, а та с достоинством ответила, что чаю никто не просил. Бурлаков удивился и закрыл дверь.
— Я в бешенство прихожу, когда мне пытаются объяснить, что воровать не только нормально и приятно, но и просто необходимо! Не воруют, мол, только дураки и те, кому украсть нечего. Я точно знаю, вон Говорухин мне в детстве объяснил, что вор должен сидеть в тюрьме! Я «Место встречи изменить нельзя» сто раз смотрел. Убивать этого Ломейко не стал бы, конечно, но рыло с удовольствием начистил бы. Да нельзя никак, я же депутат, мне законы надо соблюдать. А посадить его я бы все равно посадил!
Они помолчали, потом Варвара спросила:
— А все-таки чем вам угрожали?
Бурлаков махнул рукой.
— Чем угрожают в таких случаях? Связями. Влиянием. Подставят, снимут с работы, всякое такое. Ничего нового.
— Отец Ломейко на самом деле такой всесильный человек?
— Не знаю, я не проверял. Но сыночек чувствовал себя аб-со-лют-но спокойно! Я вам объясняю!.. Он даже не скрывал ничего, прямо так и говорил — денег мне мало, дайте еще. А у самого часы за триста тысяч евро! И еще все повторял, что он здесь временно, как только появится возможность уйти на другое место, сразу же уйдет, чтобы время не терять. Другое место, должно быть, это где бюджеты не музейные, плевые, а настоящие, полновесные! — Он посмотрел по очереди на Варвару и на Дмитрия Ивановича. — Ну, я так понимаю, вам вся эта история интересна только с того боку, что это я его прикончил.
Тут Шаховской и Варвара сказали хором, но совершенно разное:
— Ну что вы!
— А это не вы его прикончили?
— Не я, — ответил депутат. — Я даже думал, как это проверить, но ничего умного не придумал. Вам же как-то проверить надо, я понимаю!
— А вы в тот день с Воздвиженки домой поехали или сюда? — спросила Варвара, подумав.
— Пятый час был, полдня впереди! Сюда, конечно. Через бульвары на Тверскую и на Охотный ряд.
— А отсюда во сколько ушли, не помните?
— Да мы допоздна сидим обычно! В принципе, это можно у охраны спросить, у них время входа-выхода фиксируется.
— Вот именно, — сказала Варвара и улыбнулась. — И придумывать ничего не нужно.
Бурлаков посоображал немного и вдруг улыбнулся.
— Не гожусь я в детективы. Мыслю как-то… узко.
Шаховской поймал себя на том, что ему приятно оттого, что этот малознакомый человек оказался порядочным, — какое старомодное слово! — и ему можно верить, и с ним можно поговорить об Иркутске и музеях или еще о чем-нибудь, что на самом деле имеет смысл. Ловкий полковник Никоненко в два счета установит, что он в тот вечер, вернувшись с Воздвиженки, безвылазно сидел в Думе и никакого отношения к смерти оборотистого и ловкого Павла Игоревича Ломейко не имеет, и — это уж совсем странно — профессор сдержанно радовался, что Бурлаков сию минуту подтвердил его мнение о том, что Ломейко был как раз человеком скверным, подлым. Это совершенно неправильно, конечно, и вообще недопустимо, — с точки зрения человечности! — но все же легче играть в «приключение», когда убивают «плохих», а не «хороших».