Сто лет жизни в замке
Шрифт:
В «Проклятых королях» Морис Дрюон, я точно не знаю в каком месте, но сам отрывок мне запомнился хорошо, пишет: «Сильные мира сего не так, как это принято думать, поглощены жаждой богатства и славы; у них прежде всего вырабатывается вкус к глобальным свершениям, они стремятся препятствовать осуществлению всего значительного без их участия, заняты идеями мирового масштаба и высшим смыслом. Богатство и исключительность не больше, чем знаки их могущества…»
Однажды летом 1764 года Мейер-Амшель (который родит Ансельма) вернулся в родной Франкфурт-на-Майне. Он был сиротой и, как все евреи в ту пору, не имел фамилии, но здесь перед ним простиралось гетто, где много поколений его предков, вели мелкую торговлю.
В Ганновере еврейским мальчикам жилось хорошо, чего нельзя сказать о других германских княжествах. Однако в один прекрасный день Мейер-Амшель решил вернуться во Франкфурт, открыв тем самым дверь будущей блистательной карьеры. Во Франкфурте он мог жить только в гетто, обязан был носить на одежде желтую звезду, а пересекая Майн, — платить «еврейскую пошлину» после чего останавливаться на Жугенгессе — еврейской улице, на ночь запиравшейся на цепь. Мрачная улица в четыре метра шириной, «нечто среднее между городом и могилой», как сказал Гете, состояла из разрушенных домов, почти руин, которые заполняла мебель, купленная у старьевщиков, почти рухлядь. «Все здесь красноречиво говорило о законах, запрещавших евреям поставлять продукты земледелия, предметы ручного труда, а также наиболее благородные товары: оружие, шелк и свежие фрукты». И там заключены наши юноши, которым нет еще и двадцати лет. Почему?
По одной очень простой причине: Франкфурт был крупным торговым центром. Но Мейер, к которому впоследствии присоединились два брата, принялся завоевывать жизнь. Здесь он и обрел фамилию.
Так как он остановился в том же доме, где раньше жили его родные, кто-то узнал его и окликнул: «Эй! Ротшильд». Действительно, чтобы различать друг друга, евреи употребляли клички, в основном означавшие местоположение на улице. А Мейер и его родственники жили в доме, на котором был красный щит (Ротшильд). И хотя позднее он заменил его на зеленую вывеску с надписью «Котелок», кличка все равно за ним осталась.
Мейер-Амшель стал менялой — это занятие было очень выгодным в ту эпоху в Германии, когда каждое княжество печатало свои монеты. Потом им заинтересовался сам сеньор, герцог Карл-Август, будущий покровитель Гете, увлекавшийся старинными монетами, и благодаря его поддержке Мейер открыл обменный дом, потом некое подобие банка и наконец настоящий банк.
Этому замечательному человеку пришла в голову прекрасная идея жениться на достойной Гутель Шнаппер, девушке 17 лет, жившей в лучшей части Жугенгессе Она родила ему пятерых сыновей. Пять стрел — эмблема Ротшильдов — покорит Европу. Соломон поедет в Вену, Натан — в Лондон, Карл — в Неаполь, Джеймс — в Париж, а Ансельм останется во Франкфурте, чтобы основать немецкую ветвь.
Пятеро мужчин будут на удивление солидарны и согласованны в своем продвижении по карьерной лестнице, так же, как и их дети. Они создадут необычайную силу Ротшильдов, всегда оставаясь преданными нации и неизменно поддерживая друг друга во всех жизненных невзгодах.
Наполеон и его армии, сами того не зная, станут коммивояжёрами вдовы мадам Клико и поспособствуют сказочному успеху Ротшильдов Разгадка тайны проста, пятеро братьев уже тогда имели самого быстрого курьера — телеграф. В Лондоне Натан раньше всех узнает о победе под Ватерлоо и в один момент дешево скупит едва ли не весь город и всю Англию! Когда же новость наконец прибыла в Альбион, он удачно разыграл счастливый билет. А в Париже Джеймс, осведомленный своим братом Соломоном, примыкает к Священному союзу и становится их банкиром. Возвращение Бурбонов сразу в несколько раз увеличивает его состояние. Конечно, были у них и неудачи, но мы не станем подробно останавливаться
Небольшая, но важная деталь становления могущества Ротшильдов. В 1815 году император Австрии сделал их баронами. Ни больше, ни меньше. И когда впоследствии их дочерям неоднократно предлагали короны герцогинь или принцесс, они никогда не соглашались сменить свою собственную на какую-то другую. И были правы, поскольку носили, по существу, королевскую диадему.
Во Франции барон Джеймс придал своему величию формы экстраординарного замка-дворца — Феррьеров!
В 1829 году барон Джеймс купил домен Феррьеры в Брие у наследника Фуше герцога д'Ортанта. Революционер и министр полиции Наполеона Фуше умер за девять лет до того в Триесте, велев похоронить себя в маленькой часовне в Феррьерах рядом со своей первой женой Бонной-Жанной Квакод, которую не переставал любить всю жизнь.
Феррьеры был скромным замком на берегу пруда, но при первой мадам Фуше он казался земным раем. Барон Джеймс не нашел ничего подобного в купленном имении, но ему нравились окрестные леса и плодородная земля Врия, и он велел снести дом Бонны-Жанны, а на его месте под небом Иль-де-Франс стараниями одного англичанина вырос фантастический дворец в итальянском стиле. То был очень знаменитый человек — Пакстон, сын садовника герцога Девонширского, построивший Кристальный Дворец королевы Виктории, гениальный архитектор и пейзажист. В пять лет, с 1855 по 1859 годы, он возвел изумительное строение с колоннами и пилястрами, бюстами римских императоров, колокольнями и куполами. Это был шедевр архитектуры «второго ампира». А с другой стороны, в стиле было и некоторое смешение, но именно оно и создавало потрясающий эффект, который дополнил внутренней отделкой Эжен Лами, оформивший коллекцию предметов искусства, собранную бароном Джеймсом. Там был и великолепный портрет баронессы Бетины кисти Энгра. Баронесса была племянницей жены хозяина замка. Ротшильды не любили при браках покидать фамилию.
Помещения дворца на плане образовывали квадрат вокруг просторного центрального холла. Барон Гай оставил о своем замке, увы, потерянном, полные ностальгии воспоминания:
«Большой зал был сердцем дворца. Он поднимался на два этажа. На первом уровне располагались приемные, салон, столовая и зал для игр, тогда как второй этаж занимали комнаты. Комнаты образовывали коридор ровно на половине высоты зала. Четыре двери (по одной в каждой стене) вели на балюстраду… Из комнат можно было не спускаясь увидеть, что происходит внизу, в холле Сверху на холл открывался поистине магический вид. Таинственный свет, падавший из окон разного уровня, создавал неповторимую игру красок убранства. Обтянутые зеленым велюром стены на разных уровнях украшали старинные ковры… Центр занимали круглое канапе и мраморная колонна, украшенная часами XVIII века, представлявшими Атланта с планетой на плечах. Германское оружие, итальянские скульптуры, фландрские ковры, мебель Наполеона III, французская бронза, диваны и кресла викторианской эпохи, всевозможные вазы и безделушки — стили смешивались, образуя естественную гармонию.»
Разумеется, на великолепную галерею вела прекрасная лестница, покрытая превосходными коврами… И, разумеется, в таком доме человек никогда не чувствовал себя затерянным во враждебном мире. Устройство зала давало ему максимум комфорта, уюта и интима. Это можно было, бы назвать «стилем Ротшильда», поскольку всеми, перечисленными качествами обладало каждое их жилище.
На этаже приемов барон Джеймс отвел небольшое место ангелу, празднующему Субботу, — дети прозвали его «синагогой». Что же касается спален дворца, то они обладали неслыханными в ту эпоху люксом и комфортом. Каждая имела отдельный вход, собственный туалет и немыслимых размеров ванную с отделанным красным деревом бенуаром. Были в замке и комната букетов, комната птиц, фазанов и т. д. И они почти никогда не пустовали. В них любили собираться и гости и, когда это было возможно, персонал замка.