Сто писем Георгия Адамовича к Юрию Иваску
Шрифт:
Еще жаль то, что Вы мне не прислали Аронсона [178] . Я не хочу писать об «Оп<ытах>», не прочтя его, — а мог бы написать раньше, если бы знал, что он написал. Теперь посылать уже не стоит, п<отому> ч<то>, вероятно, я скоро «Н<овое> Р<усское> Слово» получу. Если Вы не послали мне его статьи «из деликатности», т. е. потому, что он меня бранит, то напрасно: честное слово, «сгусяводизм» — одно из природных моих свойств, да и не на Аронсона же сердиться! Впрочем, Алданов заболевает, бессонницей от любого недоброжелательного слова, хотя и понимает, что не стоит.
178
Речь идет о статье: Аронсон Г. «Опыты» Книга 4 // НРС. 1955. 1 мая. Там, в частности, он писал:
Книга четвертая литературного журнала «Опыты» вышла в свет сейчас после некоторого перерыва под новой редакцией Ю.П.Иваска, вышла в уменьшенном формате и размере: вместо 200 страниц всего 110. О такой небольшой тетради очень трудно вести «большой разговор». В отделе статей на первом месте отметим умную и интересную статью Г.Адамовича о «парижской ноте» в русской поэзии. <…> Как всегда, встречаются у автора меткие и острые определения, порой спорные и парадоксальные. <…> Стихотворение Г.Адамовича, умелое и искреннее, сорвано к концу риторическим восклицанием «Чрез миллионы лет я вскрикну: да!».
Ср. также следующее письмо. Об ответе Адамовича на эту статью Аронсона см. далее.
Ну, кажется, все. Спасибо за стихи, которые мне очень
Крепко жму руку
Ваш Г. Адамович
По-моему — приглашение Аронсона в «Оп<ыты>» было ошибкой. Он не настолько глуп, чтобы не понять, чем приглашение вызвано. И именно оттого и пожелал продемонстрировать, что его не смутишь и не подкупишь.
179
Какие именно стихи Иваск посылал Адамовичу, нам неизвестно.
29
29/V-<19>55 <Манчестер>
Дорогой Юрий Павлович,
На этот раз отвечаю с опозданием, кажется — на два письма сразу.
Только что получил Аронсона. Я ожидал худшего. Он, в сущности, ничего не сказал: ни плохого, ни хорошего. Конечно, как рецензия, т. е. для распространения журнала — это «зарез». Я думал, что от его статьи можно будет «оттолкнуться», а от такого студня это трудновато — и не на что возражать, кроме, пожалуй, Галя. О себе я сказал бы, что в статье моей ничего «покаянного» нет, — но не хочу с Аронсоном спорить, да еще по личному вопросу.
Напишу статью и пошлю ее в конце недели.
Очень рад, что Вы наконец написали Стравинскому. Но дойдет ли по нью-йоркскому адресу? Он ведь живет в Лос-Анджелесе.
Я как-то писал Варшавскому между прочим о том, что хорошо бы редакции «Опытов» сделать анкету: что в журнале Вам по душе, а что нет? — но не печатать ответов, а сделать сводку их с послесловием редактора на тему, чего журнал хочет и для чего он создан. Это м<ожет> б<ыть> интересно и вызовет отклики, что полезно во всех смыслах [180] . Еще, по-моему, было бы хорошо сделать нечто вроде «штейгерианы», в одном только номере, конечно (я подумал об этом, прочтя у Вас, что его особенно любил Галь). Кое-что, о Штейгере можно собрать. У Аллы Г<оловиной> должны быть его дневники. У меня, верно, сохранилось его последнее письмо, — из него можно сделать выдержки. Это ведь именно то, что дает «Оп<ытам>» «лицо» — и оттеняет разницу с журналами другого типа [181] .
180
Замысел не был осуществлен. О причинах этого см. в письмах Адамовича далее.
181
Этот замысел также реализован не был, хотя на протяжении довольно долгого времени он обсуждался корреспондентами. Письма Штейгера к Адамовичу тогда опубликованы не были. Ныне напечатаны: Ливак Л. К истории «парижской школы»: Письма Анатолия Штейгера. Р. 117–119. Судя по всему, упоминаемое Адамовичем последнее письмо Штейгера в эту публикацию не вошло.
Простите за советы (я всегда их пишу Вам с чувством неловкости, но это не советы — а разговор через океан, да Вы сами о них и просите!).
Возвращаю листочек «из дневника» [182] . Многое верно и остро, но мне вспомнились давние слова Бальмонта о Блоке: «Неясно, как падающий снег, и, как падающий снег, уводит мечту» [183] . Это не в осуждение. Но я все больше боюсь тонкости, которая не все сделала, чтобы стать ясной и даже грубой (вернее: отошла в сторону от грубости, а не пережевала и не переделала ее). Все это в конце концов сводится к «душе», которая гибнет, если хочет себя спасти, — и наоборот. До свидания.
182
Этот «листочек» нам неизвестен.
183
Практически точная цитата из статьи Бальмонта «Наше литературное сегодня» (Золотое руно. 1907. № 11–12. С.62); вошла в его книгу «Морское свечение» (СПб.; М., 1910. С. 180).
Очень хорошо Ваше о Леонтьеве в «Нов<ом> Ж<урнале>», в особенности то, что написано как на полях и из главного содержания статьи выпадает [184] . Чиннов восхитился Одоевцевой, с чем я никак не согласен [185] . Она бывала лучше, менее манерна и менее сладка (там, где Офелия, от которой, кстати, пора бы русской поэзии отделаться! [186] ), — и Бог с ней.
Ваш Г.А.
184
Имеется в виду уже упоминавшаяся статья Иваска о «Подлипках» К.Леонтьева.
185
Имеются в виду стихотворения И.Одоевцевой «…Началось… И теперь опять…» и «За верность, за безумье тост!..» (НЖ. 1955. Кн.40. С. 96–98). 6 мая 1955 Адамович писал И.Одоевцевой: «Стихов Ваших в “Нов<ом> журн<але>” я еще не видел. <…> Но Чиннов прислал мне о них восторженный отзыв. А я считаю, что в нашем окружении или экс-окружении, есть два человека, смыслящих в самых <так!> стихах, а не в поэтических чувствах вокруг, — Чиннов и Гингер» (Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С. 409–410), а 11 мая конкретизировал: «Ваши стихи в “Н<овом> ж<урнале>” я, наконец, прочел. Очень хорошо, и очень “Вы”, два Ваших облика в двух совершенно разных стихотворениях. Иваску больше нравится первое, а я, со склонностью к лиризму, предпочитаю второе» (Там же. C.411).
186
Стихотворение Одоевцевой завершается так:
Как тихо спит на дне речном, В русалочной постели, Как сладко спит бессмертным сном Офелия…Мнение об исчерпанности темы Офелии в русской поэзии, судя по всему, связано с тем, что она восходит к стихам нелюбимого Адамовичем Фета («Офелия гибла и пела…»), а в эмигрантской поэзии использовалась Г.Ивановым («Он спал, и Офелия снилась ему…»). При этом и сам Адамович когда-то не избежал соблазна ввести эту тему в собственные стихи («Устали мы. И я хочу покоя…», 1917).
30
11/VI-<19>55 <Манчестер>
Дорогой Юрий Павлович
Ответ мой опять — на два ваших письма. Второе — от 7/VI — о возможной гибели «Опытов», о том, что издательница «куксится». О том же пишет мне Варшавский.
Я послал статью в «Н<овое> Р<усское> С<лово>» дней 5–6 тому назад. Статья большая, и я старался дать ей соответствующий тон, т. е. как о нужном и важном деле [187] . Но Варшавский «конфиденциально» сообщил мне, что в редакции настроение анти-опытное. Это, конечно, относится к издательнице, которая наделала с Лит<ературным> Фондом, «Нов<ым> Журн<алом>» и даже овечкой Алдановым много такого, что против нее восстановило нашу «общественность». До сих пор у меня с газетой никогда не было ни
187
Имеется в виду статья: Адамович Г. Несколько слов о журнале «Опыты» // НРС. 1955. 15 июня. В частности, там говорится:
«Опыты», по-видимому, выбрали линию отстаивания того, чему угрожает опасность. Журнал узкий и нужный: употребляю слово, «узкий» не как упрек, а как характеристику, считая, что при всем своем задании он в наши дни другим и быть не может. Отнюдь не боевой журнал <…> а скорей созерцательный, мечтательный, тихий, не без налета «непротивления злу», но внутренне твердый. Не от нового ли редактора и эти новые, ясно обнаружившиеся его черты? Принадлежа к тем, кто давно уже внимательно следит за литературной деятельностью Юрия Иваска, я все более убеждаюсь, как при обманчивой зыбкости слов и мыслей много в ней именно твердости, не говоря уже о своеобразии. Если в конце концов и захлестнет нас мутная волна, несущая «научно-прогрессивный взгляд на жизнь», Иваск, вероятно, оказался бы в числе последних, кто ей уступит. Уступка, измена была бы для него духовным самоубийством. <…> Письма Ю.Галя <…> замечательны как свидетельство того, что и в теперешней России уцелели люди, совсем еще молодые, ни на йоту не поддавшиеся умственному очерствению, сознательно тянущиеся к тому, что там осмеяно. Несколько больше у меня сомнений насчет заметок К. Гершельмана «О Царстве Божием», интересных, порой глубоких, но безапелляционных по складу. <…> Поэма Маркова — вещь сама по себе для «Опытов» не столь характерная, но достойная того, чтобы на ней остановиться. В ней есть кое-что от Хлебникова и довольно много от Агнивцева или другого поставщика стихотворных лубков. Дисгармония стилей мучительна, а все-таки настоящее дарование дает себя знать повсюду, даже в срывах. <…> Журнал продолжает дело, начатое в нашей литературе больше полвека назад «Миром искусства», хотя и без вызывающе-эстетического, дягилевского душка. С тех пор изменений произошло столько, что хватило бы на пять столетий: цели стали менее ясны, обстоятельства безмерно усложнились, новым Мережковским как будто не о чем спорить с новыми Скабичевскими… Но дело осталось, и хорошо, что находятся люди, его продолжающие.
188
Александр Абрамович Поляков (1879–1971) — журналист, сотрудник редакции «Нового русского слова». Адамович был знаком с ним еще по газете «Последние новости», где Поляков был секретарем редакции, а потом и заместителем главного редактора. 81 письмо Адамовича к Полякову за 1940–1969 годы хранится в: Bakhmeteff Archive of Russian and East European History and Culture. Columbia University (USA). Poliakov Collection. Box I.
189
Марк Ефимович Вейнбаум (1890–1973) — журналист, с 1922 до смерти — редактор «Нового русского слова».
Самой М<арии> С<амойловне> я писать — как Вы советуете — не хочу. Да едва ли это на нее и подействовало бы! Я считаю, между прочим, что 150 экземпляров — совсем не плохо. Она должна понять, что жертвы на алтарь отечества неизбежны и что она не коммерсант, а герой и служитель идеалу. Насколько я ее знаю (мало), это должно ей понравиться, хотя она всегда была слегка гарпагониста.
Теперь о другом (если журнал будет!)
1) сводку и подведение итогов на анкету, охотно, если Вы того желаете и если пришлете мне все полученные отзывы (плюс то, что слышали устно [190] . Я живу в отшельничестве, не слышу ничего, а в Париже «Оп<ытов>» нет). Кстати, это большой пробел в организации их.
190
См. примеч. 180.
Да, кстати, еще раз: Варш<авский> пишет, что в «Русской мысли» будет писать Андреев [191] . Он — туповат, и со мной лично у него были размолвки внелитературные. Но это ничего. Жаль, что не послали и не просили о рецензии Померанцева [192] , болтуна и верхогляда, но человека, который мог бы разразиться не на одну, а на десять статей, с цитатами из всех философов мира.
2) Стравинский. Ну что же — в порядке вещей. А письмо его по-английски потому, что секретарь у него зять, француз, не знающий по-русски ни слова. А сам Стравинский по-английски говорит еле-еле. Вся его переписка, конечно, — с иностранцами.
191
Имеется в виду статья: Андреев Н. Заметки о журналах. «Опыты» III и IV // РМ. 1955. 29 июля. Николай Ефремович Андреев (1908–1982) — литературный критик, литературовед, профессор Кембриджского университета. Подробнее о нем см.: Андреев Н.Е. То, что вспоминается: В 2 т. Tallinn, 1996; Эстонские годы Н.Е.Андреева: Материалы к библиографии / Сост. И.Белобровцева, А.Рогачевский // Диаспора. Т.З. С. 587–702 (там же библиография новейших работ о нем).
192
Кирилл Дмитриевич Померанцев (1907–1991) — поэт, литературный критик.
3) Что Степун брюзжит — жаль. Попробуйте его приручить и обольстить. Я лично далеко не поклонник его, но людей осталось так мало, что Степун все-таки — на вес золота. Он очень талантлив, и, в конце концов, всякие раздоры с ним братоубийственны. Из старших это единственный, который остался, что-то помнящий, чего нельзя забыть.
4) Ваша статья о поэзии очень интересна, и если Вы ее разовьете (как собираетесь), будет очень хорошо [193] . Но я удивился не-согласию с Вами, которое вдруг резко почувствовал. Русская поэзия и отстала, конечно, от Запада, и внутренно пошла дальше его. Ей стыдно Маяковского (нарицательного), а вот англичанам — нисколько. М<ожет> б<ыть>, все это потому, что мы не собираемся ничего делать «впрок» и живем (поэзия) так, будто все равно мир кончается и надо спешно собирать пожитки. Никаких «задач» у нас нет. А конечно, при другом настроении Маяковские необходимы и вообще всякое обновление приемов и стилей, внешнее и внутреннее. Долго писать об этом, да Вы понимаете и так. Я, кстати, в «Оп<ытах>» намеренно обидел Маллармэ, и это меня сейчас терзает. Он не был великим поэтом, но понимал все так, как никто никогда ни до, ни после, хотя от абсолютной своей безнадежности выдумывал пустяки, вроде великого значения типографского облика книги [194] .
193
О какой статье Иваска идет речь, мы достоверно не знаем. В «Опытах» она опубликована не была. Возможно, это были какое-то предварительные наброски к известной «Похвале российской поэзии», которая впервые была напечатана в 1960 (Мосты. Т.5), а полностью — уже значительно позже (НЖ. 1984–1986. Кн. 154, 156, 158–159, 161–162, 165).
194
Речь идет о пассаже из статьи Адамовича: «Поэзия во Франции более или менее откровенно ставит знак равенства между собой и мечтанием, и особенно это стало ясно у Малларме со всеми его последователями: “lе reve” — слово-ключ к его творчеству. Но мечта никуда не ведет, кроме разбитого корыта в конце каких угодно феерических блужданий и вопроса: только и всего? — после исчезновения обольщений» (Адамович Г. Поэзия в эмиграции // Оп. 1955. № 4. С.50).