Сто процентов закона
Шрифт:
Как бы ни был добросовестен секретарь, как бы быстро он ни писал, он физически не в состоянии записать все и записать абсолютно точно. Секретарь записывает «основное», то есть отбирает из массы, почти всегда противоречивой массы слышимого им на суде. Иными словами, и самый лучший секретарь неизбежно и обязательно в процессе протоколирования так или иначе оценивает происходящее, и суд получает в протоколе уже не объективную фотографию процесса, а субъективно окрашенную картину. Пора оснастить судебный процесс техникой…
Теперь о «сторонах». Не забуду одного процесса, который происходил в г. Калинине. Там судили отца и сына за взятку, которую они дали двум преподавателям
То были мелочные, совершенно пустяковые придирки к действиям суда, бесконечные ходатайства.
— Вы, что же, против того, чтобы адвокат боролся за строгое соблюдение процессуальных норм? — ответил мне И., когда я спросил о причине такого странного поведения.
А что это была за принципиальная борьба за «процессуальные нормы» — пояснит такой пример. Фамилия председательствующего была Пушкин, а фамилия жены одного из подсудимых — Ганнибал. Так вот адвокат вдруг заявил: «А нет ли тут родственных связей и не повлияет это на ход судебного следствия?»
Адвокат потом пытался доказать мне, будто вел себя глубоко принципиально, пытаясь сорвать процесс. Но какие же это принципы? Из каких побуждений ой действовал, я точно не знаю. Только уверен в одном — не из желания помочь суду установить истину.
Наблюдал я и другое на судебном процессе. Председательствовал тогда Председатель Верховного Суда РСФСР Л. Н. Смирнов, юрист образованный, авторитетный, участвовавший четверть века назад на Нюрнбергском процессе. Судили двух человек, совершивших тяжкое и мерзкое деяние. Государственный обвинитель, увлекшись во время допроса, бросил одному из подсудимых:
— Как же не стыдно было вам так поступить? Ваш поступок это же… это…
— Товарищ прокурор, — прозвучал голос из-за судебного стола, — оценивать поступки подсудимых будет суд. Ваше дело — вести допрос…
Советский суд — это суд, а не судилище. И культурность, такт, чувство меры — не только атрибуты хорошего тона, но и факторы, влияющие на отыскание истины. Помнить надо совет доктора Фауста доктору Вагнеру: «Говори с убеждением, слова и влияние на слушателей придут сами собой». Не грубость, не окрик нужны в суде, а логика доказательств.
Обращает на себя внимание и такое обстоятельство. Подсудимые мужчины, если они взяты под стражу, появляются в зале суда остриженными наголо. Но правильно ли это? На шестой сессии Верховного Совета СССР седьмого созыва было принято Положение о предварительном заключении под стражу. В докладе председателя комиссии по поводу Положения говорилось:
«… заключение под стражу… не является по своим целям и природе наказанием… Правовое положение лиц, подвергнутых предварительному заключению, не может быть таким же, как правовое положение лиц, осужденных судом».
Это правовые основания. Но, кроме того, сам факт нелепого внешнего вида уже ставит подсудимого не на одну доску с другими участниками процесса. А это далеко не мелочь.
Такт судьи проявляется прежде всего в том, что он обязан уметь внимательно, терпеливо и спокойно выслушивать людей, не прерывать свободный рассказ преждевременными вопросами, чтобы ускорить процесс. Не случайно закон устанавливает лишь срок начала рассмотрения дела в суде и не ограничивает никаким сроком его окончание. Излишняя назидательность, бесконечные реплики, бестактность в отношении участников процесса, особенно подсудимого, фамильярное обращение к ним — все это не делает чести судье. И уж, конечно, недопустимо ставить наводящие вопросы, преждевременно формулировать выводы и давать оценку показаниям.
«Суд по существу, — писал М. И. Калинин, — есть третье лицо между двумя сторонами и, разумеется, для того, чтобы к третьему лицу было уважение, чтобы человек, который был обвинен или оправдан, имел это уважение, несомненно, внешние процессуальные формы должны быть так поставлены, чтобы в них была возможность этим сторонам защищать свои интересы».
Это не формализм, а необходимое условие правосудия. Законность и культура в судебной деятельности — взаимообусловленные и неразрывно связанные явления. Беззаконие и бескультурье всегда идут рядом, порождают друг друга.
АВОСЬ СОЙДЕТ…
Николай Васильевич Гоголь, к большому сожалению, оставил нас в неведении относительно весьма существенной проблемы, лишь вскользь затронутой в его бессмертном творении, — относительно ставшей ныне легендарной унтер-офицерской вдовы. Бытописатель российских нравов начала XIX века констатировал сам факт, что эта достойная уважения особа сама себя высекла. Но вот что побудило ее к этому благородному акту самопожертвования? Ни Антон Иванович Сквозник-Дмухановский, бывший очевидец этого действа, ни многочисленные исследователи творчества Н. В. Гоголя не пролили свет на эту нравственно-историческую проблему. Поэтому нам выпала тяжелая задача восполнить сей зияющий пробел. Нет, не ради праздного любопытства возлагаем мы на себя столь нелегкий труд.
Дело в том, что унтер-офицерская вдова имеет целый легион наследников самого различного общественного положения; разных взглядов на жизнь, образовательных и культурных уровней; всех почти возрастов, исключая самого нежного, и обоих полов. Правда, у нас нет данных относительно того, чтобы наследники легендарной вдовы буквально следовали ее примеру, т. е. брали в руки розги и производили вполне реальную экзекуцию. Некоторые из них кусают себе локти, другие пытаются вернуть вчерашний день и начать все с начала — не в различиях суть. Суть в сходстве. А сходство — в первопричине. Первопричина же в том, что как вдова, так и ее наследники нарушили какое-то установление. За что и поплатилась. Ведь если вернуться к тексту «Ревизора», то можно установить, что вдова наказала себя не от нечего делать или из праздного любопытства. Городничему она жаловалась на то, что ее высекли, а тот все свалил на саму бедную беззащитную женщину. Может быть, Городничий назначил конкретной вдове и несправедливое наказание — тут уж нашей проницательности не хватит, чтобы сделать какие-либо выводы. Что же касается наследников, то мы располагаем обширным материалом, позволяющим нам утверждать: секут они себя сами, иногда даже пребольно, со следами на всю жизнь.
Вот какое письмо однажды мне довелось читать. Очень сердитое, требующее принятия самых строгих мер. Прислал его Николай Николаевич Сазонов, проживавший в подмосковном городе Перове. Разгневанное это было письмо.
«У меня в семье случилась одна маленькая неприятность, — так пишет Николай Николаевич. — Я немного выпил, а тут подвернулся один друг и позвал на танцы. В клубе я пригласил девушку, но она, наверное, была не в духе, стала грубить (!). От тебя, мол, водкой пахнет, я, мол, с пьяницами не танцую. Ну и сорвалось у меня. Я ее оскорбил. А она мне за это дала пощечину. А я ей. И все, кажется, было бы нормально (!). Но нет, через час подошел милиционер, и я с ним вежливо пошел в отделение милиции».