Сто рассказов из русской истории. Жизнь Эрнста Шаталова. Навеки — девятнадцатилетние. Я вижу солнце. Там, вдали, за рекой
Шрифт:
— Сосойя, ты не очень-то того… Не заговаривайся! Вот ткну тебя головой в кадку, будешь знать, как честного человека с Гитлером сравнивать!
— Ладно, извини. Так вот смотри сюда!.. — Я провожу палочкой линию в слое золы. — Я — Советский Союз, ты — Германия. Я стою здесь, ты — здесь. Сейчас зима. Я привык к зиме, одет тепло, сыт, а главное — я у себя дома!
— Хорошо. Согласен…
— А ты что? Ты раздет и разут, мерзнешь, а главное: ты в чужом доме, и хозяева дома тебя бьют — один по лицу, другой по заду.
— Это кто же меня бьет по заду?
— Партизаны!
— Хорошо. Согласен. Пусть бьют.
— Ну и что тебе остается делать?
— Да…
— Вот тебе и все мои доводы!
Раздался кашель Бегларовой собаки.
— Чтоб тебе сдохнуть!
Беглар встал, открыл дверь. В мельницу вошли бабушка Аквиринэ, Матрена и Федосия. Они поздоровались с нами, сложили мешки с кукурузой и уселись у огня. Беглар запустил второе колесо, засыпал кукурузу Аквиринэ и вернулся на место.
— Присмотрите сами за своей кукурузой, бабы, некогда мне!
Беглар взял у меня палочку и провел другую линию.
— Хорошо, Сосойя, отступил я и дошел до старой границы. Вот она! — показал он на новую линию. — Что ты тогда сделаешь?
Я не нашелся что ответить.
— Вот, скажем, я, Гитлер, дошел до старой границы и стал. Как ты поступишь?
— С ума вы, что ли, посходили? — прикрикнула на нас Аквиринэ.
— Не мешай! — огрызнулся Беглар.
— Как я поступлю? А очень просто: нажму на тебя! — решил я.
— Хорошо. Но я, будучи Гитлером, скажу тебе: «На, брат, бери свою землю, я возьму свою, и разойдемся с миром. Хватит проливать кровь!»
— Нет, дорогой мой, я все равно буду нажимать! — заупрямился я. «До каких пор!» — испугается Гитлер. «До конца, подлец, до Берлина!» — «А что потом?» — «А потом я арестую тебя, твоих генералов, твое правительство, и вы поплатитесь за все зло, которое причинили нам!» — «А как Англия и Америка? Дадут они меня в обиду?» — «Не дадут, так и они получат по носу!» — «Смотри, Сосойя, как бы не хватил лишнего!» — «Ничего, за себя отвечаю я!..»
— Когда же ты заканчиваешь войну, сынок? — спросила с улыбкой Матрена.
— В сорок пятом!
— Нельзя ли ускорить немного? — попросила Федосия.
— Не получается! — вздохнул Беглар. — Вот мы судили-рядили, всю золу тут перерыли, не получается раньше сорок пятого!
— Эх вы, бездельники! — покачала головой Аквиринэ. — Допустим, Сосойя — дите зеленое, но ты-то, старый дурень! Что за чепуху ты порешь? «Я, Гитлер…» Обалдел совсем, да?
— Ничего себе «дите»! — усмехнулся Беглар. — Он тут такие планы развернул, что Гитлер, будь у него в голове мозги, уже сейчас должен сам лезть в петлю!
Наступила моя очередь. Я развязал мешок, подтащил его поближе к сусеку, подождал, пока смололась последняя горсть кукурузы, и засыпал в воронку свое зерно.
Жернов вращался медленно — воды в желобе было мало. Ждать, пока смелется моя кукуруза, не имело смысла.
— Беглар, я посплю немного… Бабушка Аквиринэ, посмотри, пожалуйста, чтобы он не содрал с меня минди [25] больше положенного. Знаешь ведь Беглара, ему нельзя доверять…
— Язва ты этакая! Погоди попляшешь ты у меня!
25
Минди — определенное количество зерна, взимаемое в качестве платы за помол.
— Ты что, Беглар, шуток не понимаешь? Я знаю, с меня ты вообще не возьмешь минди!
— Это еще почему?
— Как же! Мы только что вместе выиграли войну! Что тебе стоит обслужить меня бесплатно!
— Дудки! Политика
Те закивали головами. Беглар занялся своими мельничными делами. Я подтащил к огню припасенную Бегларом для таких случаев широкую доску, положил в изголовье чей-то мешок с кукурузой и улегся.
…Гудит мельница, поет на разные и все же однообразные голоса… Над жерновами, на полке выстроились в ряд мешки с помолом. О многом рассказывают они мне: о событиях на селе, о новостях в жизни моих соседей, об урожае, о войне… Вот стоит большой, наполненный до самого верха мешок с кукурузой. Донести до мельницы его не могли ни ребенок, ни женщина. Он наверняка принадлежит мужчине, причем сильному мужчине. Кому же? Ну конечно, Макару! У него и силенок достаточно, и кукурузы вдоволь. И не спешит Макар с помолом, потому и не ночует здесь. Заберет муку завтра или даже послезавтра… А вон махонький, синий в горошинку, ситцевый мешочек. Сколько в нем кукурузы? Фунтов десять, не больше. Мужчина не стал бы тащиться на мельницу из-за такого пустяка. Значит, принес его ребенок. Среди полновесных мешков этот крохотный мешочек напоминает куклу в синем платьице. А-а-а, вспомнил, точно такой, синий в горошинку, ситцевый халат видел я летом на сынишке Ладико — Датуне. Конечно, мешочек принес Датуна! Понятно и то, почему он не ночует на мельнице: кукурузы-то в мешочке всего на две-три выпечки… Какая разница, когда их съешь, сегодня или завтра? Лучше уж продлить это приятное ожидание на день… Мешки, мешочки — большие, малые, целые, залатанные, заполненные до отказа и наполовину — они рассказывают о себе, о своих хозяевах, и я знаю, который из них кому принадлежит, когда за которым придут и когда еще их принесут на Бегларову мельницу…
Глаза мои слипаются. Я уже в сладком полусне. А мельница гудит, поет на разные и все же однообразные голоса. Поет о чем-то своем, неповторимом. Так умеют петь только мельницы. Поезда тоже поют, но иначе. Их песня — шумная. Мельница гудит вовсю, но все же тишина здесь такая, что слышишь, как в углу скребется мышь, как где-то далеко лает собака, а в камышах жалобно воет шакал. А вот возни Беглара в мельнице не слышно! Переверни он здесь все с ног до головы, ты и не заметишь этого, потому что сам Беглар — часть мельницы, неотъемлемая ее часть. Он поет вместе с мельницей, и мельница не может петь без Беглара… Сквозь сон я вижу, как Беглар выбирает меркой кукурузу из моего мешка и ставит мерку на пол, как он украдкой оглядывается на женщин, потом на меня и, убедившись, что ни женщины, ни я не замечаем его манипуляций, засыпает кукурузу обратно в мой мешок.
Я вижу это, но если б даже я спал мертвым сном и не видел бы ничего, я знаю, что Беглар не возьмет ни грамма кукурузы ни из моего мешка, ни из мешков дремлющих у огня женщин, ни из того крохотного, синего в горошинку, мешочка. Потому и пустует частенько «казенный» ларь в Бегларовой мельнице и потому любит Беглара все наше село.
Я тоже очень люблю моего Беглара, и, согретый этим чувством, я засыпаю… Я проснулся от злобного лая собаки. Кто-то изо всех сил стучался в дверь. Я встал. Кряхтя и ворча, Беглар подошел к двери и откинул засов. Дверь со скрипом распахнулась, и в мельницу вступил высокий, покрытый снегом мужчина с мешком на плече. Беглар попятился назад, женщины повскакивали. У меня что-то застряло в горле, я весь похолодел: перед нами стоял бригадир Датико.