Сто стихов о неизбежном
Шрифт:
Мои нервы натянуты, как последняя струна Паганини.
Голова увязла в какой-то из красок и слов мешанине.
В сердце порхает Acherontia Atropos [1] (по-нашему – аритмия),
глаза потускнели, а веки набухли, как у гоголевского Вия.
Зато я вижу то, чего не замечают другие,
а в душе поют скрипки и виолончели.
Из корявых слов складываются вирши странной драматургии,
а сердце летает то вверх, то вниз, как на качелях.
1
Acherontia Atropos –
Но главное – я закончил картину, о которой мечтал все годы —
как я в детстве ловил бабочек в рукотворном храме природы:
Ботанический сад, рядом горы, как вывернутая пропасть.
Machaon, Apollo, Vanessa Io, Acherontia Atropos… [2]
An Omnibus Across The Bridge
Роману Каплану
2
Бабочки – махаон, аполлон, дневной павлиний глаз
An omnibus across the bridge [3]
ползёт как гусеница прочь
от хищника, который дичь
учуял, несмотря на ночь.
And hopelessly poor wretch
счастливый обладатель пейс
готов, обнявшись с тенью, лечь
на мёрзлый проржавевший рельс.
And lovers under leafless tree
целуются всю ночь взасос,
едва удерживая крик
к Всевышнему и прочим: SOS!
But mystic omnibus on bridge
со всеми пленниками в нём
3
An omnibus across the bridge… Oscar Wilde, – первая строчка стихотворения «The harmony in yellow»
вот-вот сорвётся в грязный ditch —
в бездонный чёрный водоём.
And many souls overstressed
в отчаянии и суете
меняют массу стран и мест, —
и всё не те! И всё не те!
Officials and movie-stars,
студенты и профессора
в мечтах готовы аж на Марс
запрыгнуть с криками ура!
But passengers of Train named EARTH
уже не спрыгнут никуда.
И тайн их траекторий всех
не разгадать им никогда.
Too Soon
Конструкторы моих костей,
оракулы глухой судьбы!
Писатели слепых страстей,
свидетели пустой борьбы!
Как вы придумали меня,
какой изобрели каркас,
как жаль, что оказался я
созданием, недостойным вас!
Все ваши хлопоты, увы,
как псу под хвост, как в никуда, —
Natura и Fortuna, вы
ведь знали, что я был всегда
ленив, невежда, психопат.
Я проиграл финальный матч:
я сам себе поставил мат,
и это для меня too much!
Начать бы всё со снежных гор,
где воздух остр, и нежен холод,
и где пылающий костёр
не дразнит искрами – too old!
Но поздно – многие вокруг
уже не видят солнц и лун…
И ярко слепит Чёрный Круг
и шепчет ласково: too soon!
Домино
Деревья голы и горбаты.
тоска, упавшая на дно.
Мы были будущим когда-то,
но стали прошлыми давно.
И годы, голые, как факты,
стоят перед глазами. Но
они похожи чем-то, как-то
на ленту пёстрых домино.
И «пусто-пусто» точно глыба
из пенопласта, как в кино…
Но кто-то хлопнет костью: «Рыба»!
И рыбкой ты пойдёшь на дно.
Нищета войны
Я детство прожил в нищете войны,
хотя наш город и не знал бомбёжки.
Все зимы – с осени и до весны —
давились мы гнилой картошкой.
Зато весной – какая благодать!
Крапива, лебеда, лучок-голубчик…
Колдует ночью у костра с кастрюлькой мать,
слезами заправляя жидкий супчик.
А голод борется во мне с голодным сном.
Сон победил. Закапал летний дождик.
Вдали осёл перекликается с ослом,
Сестра толкает в бок: не спи, художник!
Художнику три года. На ногах
в кровавых кракелюрах ципки-клинопись — [4]
«Испанский башмачок» – замечу на полях:
так началась любовь к испанской живописи.
Нас будят предрассветные гудки —
хрипят, свистят, гудят, трубят, меняются…
И жизнь у матери на страшном полпути,
а у меня лишь только начинается.
4
Ципки – болезнь более детская, когда от грязи, воды, жара, мороза и пр. трескается кожа на ногах и руках (Толковый словарь В. Даля).
Подарки
В какой-то вчерашней, позавчерашней,
советской, греческой, македонской,
в какой-то далёкой, нелепой и страшной
жизни – египетской, вавилонской
меня убивали и в лоб, и с флангов —
мечами, дротиками, стрелами, пикой…
Но и я убивал! В смертоносных фалангах
я был впереди. И Александр Великий —
мой БОГ, мой Вождь, потомок Геракла —
дарил мне золото и диаманты!
А я боялся лишь яда или теракта,