Стокгольмское дело

Лапидус Йенс

Никола не знал точно, в какой палате лежит Шамон. Большое дело – палат не так много, можно заглянуть. И наверняка здесь кто-то из людей Исака. Но в коридоре не видно – наверное, сидит в палате.

Почему-то сильно пахнет вареной картошкой. Шаркая, по коридору прошел пожилой дядька с забинтованным лицом – жуткое зрелище. Ужасняк. Будто в одном из операционных залов ожила мумия и решила пройтись по больнице. Чем-то напомнил Бояна, деда Николы, – тот тоже к старости стал волочить ноги. Будто ему надоело тратить силы, чтобы ходить как люди. Непостижимое сочетание: могучий дед и эта шаркающая походка.

Мимо неторопливой побежкой проскользнула сестра – на табло под потолком замигали красные цифры. Номер палаты. Кто-то из больных нажал на кнопку экстренного вызова. Этому кому-то нужно помочь повернуться в постели, дотянуться до стакана с водой. Дать болеутоляющее. Подложить судно.

Никола потрусил с ней вровень.

– Простите, где лежит Шамон Ханна?

– В конце коридора налево, вторая направо, – бросила сестра на ходу и скрылась в палате. Над дверью злобно мигала красная лампочка. – Только я думаю, он спит.

Рукоятка на двери просто огромная. Интересно, зачем. В голове опять начали проскакивать молнии. Никола остановился и огляделся – может быть, присесть на секунду? Вспышка памяти: он сам в такой палате, после взрыва. Голубые шторы на окне. Стакан сока на тумбочке. Отчаянные глаза матери, уже двое суток сидящей в кресле в углу… Он положил ладонь на глаза и зажмурился. Пока еще не придумал способ, как избавляться от этих молний.

Это другая палата, другая больница, и на койке лежит не он. Его друг. Шамон. Лица почти не видно, сплошная повязка. Огромные свинцово-бурые синяки под глазами и на скуле. А где его роскошная золотая цепочка с золотым же массивным крестом? Наверняка стащили в суматохе. Колеса койки зафиксированы. Рядом – стойка с капельницей. Наверное, сам есть не может, все, что надо, вводят в вену.

Никола осторожно присел на единственный стул. Шамон, похоже, и вправду спит. Вспышка молнии: фитнес-зал, дикий вопль, оглушительные, отраженные эхом двойные хлопки пистолетных выстрелов. Изуродованное лицо Шамона, прерывистое, затрудненное дыхание, кровь на двери в конторку. Фрагмент челюсти на футболке…

Он внезапно вздрогнул: пусто! Ни в палате, ни в коридоре – никого. Кто угодно может зайти! Он же зашел – и ему никто не мешал. Сестра на бегу указала палату… Шамон даже очнуться не успеет.

Никола набрал Юсуфа. Никто не ответил. Написал эсэмэску:

Я у Ш. Здесь никого нет. Почему? Пошли кого-нибудь. Белло? Н.

Белло – надежный парень. Как они отжигали на квадроциклах еще в школе – он, Шамон и Белло! Никола даже не знал настоящее имя. Все называли его Белло, и никто не мог вспомнить, почему.

Он выждал несколько минут. Шамон лежит неподвижно, дыхания не слышно. Да дышит ли он вообще?

Дышит. Слава богу. Несомненно дышит. Грудь поднимается и опускается, совершенно беззвучно.

В телефоне пискнуло. Юсуф.

Я там был сегодня. Думаю, все спокойно. Под контролем.

Кто-то все равно должен дежурить.

Через несколько секунд:

Они охотились не на Ш. На Мистера Первого.

Вот оно что… никто не собирался убить Шамона. Логично. Но все же…

Он послал сообщения нескольким знакомым и через десять минут уже знал номер Исака. Впервые звонил боссу напрямую.

Сигналы странные, как будто он звонит в другую страну.

– Король на проводе.

– Исак… – сказал Никола по-ассирийски, – я в Каролинке у друга… ты знаешь.

– Как он?

– Не знаю. Жив. Он жив. Его прооперировали.

– Да, я знаю… слава богу. Его ждет подарок, когда вернется домой.

Никола уже слышал про этот подарок. Семидесятивосьмидюймовый телевизор «Самсунг» с вогнутым экраном. Суперзвезда нынешнего рынка. Но зачем он Шамону, пока он здесь?

– Исак… меня беспокоит одна штука.

– Какая штука, сынок? Какая штука тебя беспокоит?.. Погоди-ка, я сейчас…

Никола подошел к окну. Как сформулировать, чтобы случайно не ущемить самолюбие? Отсюда виден главный вход Каролинского госпиталя, наверное, самого большого в Швеции. Множество людей: пенсионеры, мигранты, просто какие-то несчастные, истасканные люди. Поперечный срез страны… нет, вряд ли. Люди, толпящиеся у входа, не представляют Швецию на все сто. Это те, кого дед называет радничка класа. Рабочий класс. А где все остальные? Где жители центральных районов, бизнес, обеспеченные снобы? Может, у них теперь отдельные больницы… или, скорее всего, не болеют так часто.

– Я слушаю.

В туалет, что ли, сбегал?

– Исак… здесь никого нет, кто присмотрел бы за Шамоном. Сюда пройти, как два пальца облизать.

– Вот как? Это плохо… пришлю кого-нибудь.

Нет, не в туалет. Скорее всего, сходил за жратвой. Чавкает оглушительно.

– Я не могу сидеть здесь целый день, – постарался объяснить Никола. – Хорошо бы кто-то подъехал прямо сейчас.

– Оня. Окао мошь?

Понял. Пока-то можешь? – Никола с трудом сообразил, что хотел сказать Исак – тот говорил с набитым ртом

– Самое большее, пару часов. Мне на работу. Обещал шефу… а во-вторых, надо еще набрать часы, чтобы получить лицензию электрика.

– Пошлю прямо сейчас. Успеешь.

Никола отвернулся от окна и посмотрел на Шамона. Кровный брат. Преданный, бесстрашный воин Исака. Никогда не подведет. Никогда не струсит. Не то что он, Никола.

– Хабиби, – еле слышный, скрипучий голос.

Глаза открыты. Никола чуть не подбежал к койке и сел рядом.

– Говорить можешь?

Шамон попытался что-то сказать. Гримаса боли. Лица почти не видно, а гримасу видно. Николе показалось, что Шамон его не узнал.