СТОЛЕТИЕ ВОЙНЫ.(Англо-американская нефтяная политика и Новый Мировой Порядок)
Шрифт:
В мае 1846 года партия сэра Роберта Пиля (британские тори), продавили судьбоносную отмену Хлебных законов, что стало поворотной точкой к худшему не только в британской, но и в мировой истории. Это событие открыло дверь потоку дешевых продуктов сельского хозяйства, разоривших не только английское фермерство, но и сельское хозяйство других стран. Простая сентенция торговцев «Покупай дешево, продавай дорого» была вознесена на уровень государственной экономической стратегии. Потребление стало единственной целью производства.
Потеряв защиту Хлебных законов, британское сельское хозяйство и фермерство пришли в упадок. Ирландские фермеры оказались в нищете, поскольку после отмены Хлебных законов на их основном рынке сбыта резко упали цены на зерно. Массовый голод и эмиграция ирландских крестьян в конце 1840-х годов — трагический Ирландский картофельный голод 1825–1826 гг. и его последствия — стали прямым следствием британской политики «свободной торговли». Вся предыдущая ирландская политика Англии заключалась в том, чтобы препятствовать там развитию сильного самодостаточного производства и оставить Ирландию экономически зависимой и обслуживающей потребности Англии
Сразу после 1846 года индийские крестьяне из британских колоний в Индии с их нищенскими зарплатами вступили в борьбу с британскими и ирландскими фермерами за рынок британских «потребителей». Уровень заработной платы внутри Британии начал падать одновременно с ценами на хлеб. Английские Законы о бедных и нищих гарантировали компенсацию работникам, чьи доходы были ниже прожиточного минимума, и размер этой компенсации был привязан к стоимости буханки пшеничного хлеба. То есть падение цен на хлеб привело к падению уровня жизни в Англии.
Фактически отмена протекционизма Хлебных законов давала «зеленый свет» «политике дешевой рабочей силы» по всей Британской империи. Единственные, кому это пошло на пользу (если не брать в расчет первоначальное резкое падение цен на продукты в Англии), были гигантские международные лондонские торговые дома и финансировавшие их коммерческие банки. Классовая дифференциация в британском обществе усугубилась увеличением разрыва между небольшой кучкой очень богатых и все увеличивающейся массой очень бедных, что явилось закономерным следствием «свободной торговли». [1]
1
Комментируя британскую политику свободной торговли в 1851 году, американский экономист Генри С. Кэри, создатель государственной экономической стратегии Авраама Линкольна, отмечал: «Мы имеем здесь, таким образом, систему, которая является болезненной и неестественной, и, второе — теорию, призванную для бухгалтерского подсчета бедности и отчаяния, которые являются неизбежными последствиями этой системы. Нищета Ирландии была якобы вызвана перенаселением, хотя миллионы акров богатейших почв королевства ожидали осушения, чтобы занять свое место среди плодороднейших в мире земель, хотя народ Ирландии вынужден был тратить впустую ежегодно больше труда, которого много больше, чем требовалось бы для производства всего чугуна и переработки всего хлопка и шерсти в ткань, произведенные в Англии… Перенаселение уже является извинением для всех дьявольских порочных систем, и так это будет продолжаться до тех пор, пока система не придет к своему концу. Чтобы достичь этого, стоимость рабочей силы в Британии должна неизменно удерживаться на точке столь низкой, чтобы под ней подписались бы и индус, и немец, и американец, включая ущерб от фрахта и долгов». Кэри продолжает: «Англия так давно монополизировала эту машинерию, что уже приобрела навыки, с которыми нелегко состязаться; пока она вследствие этого незаконного разделения своего населения сохранила низкие цены на рабочую силу и капитал на более низком уровне… чем ее соседи. Ее официальные учреждения огромны и всегда готовы утопить любого, кто мог бы с ней конкурировать; до сих пор непрерывные изменения в ее монетарных соглашениях (эти необходимые последствия колониальной системы) были достаточны сами по себе, чтобы сеять разрушение среди всех государств, с которыми она соприкасалась». Кэри цитирует опыт Америки с банковской паникой и экономической депрессией 1837 года. Американский кредит все более и более попадал под контроль банков лондонского Сити после 1820-х годов и отошел от концепции национальной экономики. В Британии в условиях влияния свободной торговли на рабочую силу он отмечает: «Женщины использовались вместо мужчин, несовершеннолетние дети — вместо женщин, а рабочее время было настолько растянуто, что стало совершенно необходимым парламентское вмешательство». Он сетует на «ужасные последствия, которые стали результатом этих усилий обложить данью весь мир, монополизируя технологии. Моральные эффекты столь же плохи, как и физические. Мошенничество любого рода стало уже всемирным. Мука заменена хлопком… Качество чугуна и всех других товаров постоянно снижается до уровня, требуемого для предотвращения производства таких товаров другими государствами для самих себя». Кэри ссылается на отмену Хлебных законов 1846 года как водораздел стратегии: «Давайте сейчас рассмотрим результаты [этой отмены] на примере непосредственно зависимой от Англии страны. Из-за значительного увеличения импорта продуктов питания из-за рубежа народ Ирландии пришел в упадок. Лишенные производства и торговли, они были вынуждены жить только сельским хозяйством. И страна была способна влачить лишь нищенское существование до тех пор, пока ее сосед компенсировал ей трудовые издержки, оплачивая ирландскую продукцию по более высокой цене, чем та, за которую они могли бы приобрести то же самое в другом месте», «С отменой Хлебных законов этот источник иссяк, — продолжает Кэри, — и результат — бедность, нищета и голод. Это вынудило [ирландских] землевладельцев поддерживать людей, работают они или нет; и таким образом, восстановилось одно из условий рабства в этой несчастной стране. Сначала крупнейший экспортер продуктов питания, сейчас она стала крупным импортером. Большой рынок для индийского зерна — Ирландия, страна, в которой производство продуктов питания всегда было единственным занятием населения… Вся система имеет своей целью увеличение числа лиц, встающих между производителем и потребителем… таким образом, Ирландия вынуждена тратить ежегодно впустую больше труда, которого в три раза больше, чем требовалось бы для производства всего чугуна и переработки всего хлопка и шерсти в ткань, произведенные в Англии» (Кэри Генри С. Гармония интересов: сельскохозяйственных, производственных и коммерческих. Филадельфия: «Джи. С. Скиннер», 1851. С. 60–65.
Е. Пешайн Смит, американский экономист и яростный оппонент британской политики свободной торговли, в своих работах в то время суммировал воздействие господства Британской империи и ее свободной торговли на мировую экономику в 1850-е годы: «Таковы были правила, которые до сих пор устанавливает законодательство Британии. Фактически, на эту страну можно смотреть как на гигантского купца, который торгует со всем остальным миром, располагая огромным ассортиментом товаров не для пользования, а для продажи, который старается производить товары как можно дешевле, чтобы суметь продать их по цене ниже, чем у конкурентов. Торговца, который смотрит на выплату заработной платы своему собственному населению лишь как на дополнительную потерю прибылей правящих кругов». [2]
2
Смит Е. Пешайн. Руководство по политической экономии. Нью-Йорк: «Джодж Р. Патнэм и K°», 1853. С. 149–152.
Пешайн Смит сравнивает эту британскую доктрину «государство как владелец гигантского магазина» от Адама Смита со товарищи с национальной экономической мыслью, рождающейся на континенте в 1850-х годах, особенно в рамках немецкого Таможенного Союза и других экономических начинаний Фридриха Листа. [3]
«Их политика, — замечает Е. Пешайн Смит, — будет диктоваться инстинктом производителя, а не торговца. В качестве мерила национального процветания они будут использовать производство в целом, а не уровень прибыли в торговле. Таким образом, объединенные в Таможенный Союз великие европейские нации — Франция, Россия и германские государства — практически отвергли идею, которая так долго управляла коммерческой политикой Англии. Все, что выиграла Англия от этой политики, хорошо описал один из ее умнейших и уважаемых авторов Джозеф Кей: в этом государстве "аристократия гораздо богаче и могущественнее, чем в любой другой стране мира. Бедные же гораздо более угнетены и доведены до нищеты, более многочисленны в сравнении с другими классами; они более подвержены безбожию и значительно хуже обучены, чем бедные в любой другой европейской стране, исключая только нецивилизованные Россию, Турцию, порабощенную Италию, плохо управляемую Португалию и революционную Испанию"». [4]
3
Лист Ф. Национальная система политической экономии. Лондон: «Лонгманнс, Грин и K°», 1885 (репринт: Нью-Йорк, 1966).
4
Смит Е. Пешайн. Руководство по политической экономии. Нью-Йорк: «Джодж Р. Патнэм и K°», 1853. С. 149–152.
Так в 1851 году началась кампания по формированию господствующей английской идеологии, использующей порочные и фальшивые мальтузианские тезисы о перенаселении вместо того, чтобы признать реальность намеренно недостаточного инвестирования в новые технологии и производства. Эта политическая доктрина, которая обосновывала жестокую экономическую политику, была названа английским либерализмом. По сути, определившийся к концу XIX века английский либерализм оправдывал развитие все более могущественной имперской элиты, управляющей от имени «обычной серой массы», которой нельзя доверить самоуправление.
Но основной целью либеральной элиты в британском правительстве и в общественной жизни XIX века было служение интересам только ограниченной группы лиц и сохранение ее влияния. В последние годы XIX столетия власть сконцентрировалась в руках узкой группы банков и компаний лондонского Сити.
Все предыдущие полтора столетия манипуляции свободной торговлей были сутью британской экономической стратегии. Британский гений заключался в том, чтобы, подобно хамелеону, приспосабливать эту политику к изменяющимся международным экономическим реалиям. Но ядром политики оставалась смитовская «абсолютная свободная торговля» в качестве оружия против независимой национальной экономической политики конкурирующих государств.
К концу XIX века британская элита начала интенсивное обсуждение вопроса о том, как им сохранить свою глобальную империю. В последней четверти XIX столетия под лозунгами новой эры «антиимпериализма» Британия вступила в более изощренную и гораздо более эффективную фазу поддержки своего доминирующего положения в мире, которая впоследствии была названа «неформальной империей». Пока государство сохраняло ядро имперских владений в Индии и на Дальнем Востоке (в Тихоокеанском регионе), британский капитал в невероятных количествах хлынул в Аргентину, Бразилию и Соединенные Штаты, формируя там оковы финансовой зависимости, которые во многом оказались более эффективными, чем формальное колониальное право.
Изобретение специальных экономических взаимоотношений с «государствами-сателлитами», концепция «сфер влияния», равно как и «дипломатия сдержек и противовесов» или «баланса сил», — все это стало результатом сложного узора британской «неформальной империи», вытканного в конце позапрошлого века.
Со времен разгрома испанской Армады в 1588 году Британия пользовалась тем специфическим обстоятельством, что, в отличие от континентальной Европы, является островом. Это экономило средства на содержание большой регулярной армии для защиты своих границ и позволяло свободно сосредоточиться на морском владычестве. Бесконтрольный ввоз в Британию ценностей со всего мира также позволял королевству сохранять политическое равновесие на континенте, создавая или финансируя альянсы по всей территории Европы: от России до Испании, против любого государства, которое оказывалось на грани достижения реального могущества.