Столетнее проклятие
Шрифт:
— Я никогда не выйду замуж, — прибавила Авалон совершенно обыденным тоном, словно сообщала, что колесо круглое, а вода мокрая.
— Это вряд ли, — отозвался Маркус. — Больше тысячи моих сородичей и родовое предание считают совсем иначе.
Авалон бросила на него насмешливый взгляд.
— Уж и не знаю, милорд, как ты этого добьешься. Нельзя обвенчаться с невестой против ее желания.
Маркус вдруг приподнялся, упершись ладонями в пол, стремительно подался к ней. Авалон отшатнулась, широко раскрыв глаза.
— А я думаю, — проговорил он мягко, — что ты этого желаешь.
Лицо
— Нет!
— Да. — Маркус нарочито пристальным взглядом впился в ее полные вишневые губы. — Я это знаю, Авалон. Я знаю, что ты чувствовала сегодня утром, когда я целовал тебя. И я знаю, — он придвинулся ближе, — чего ты хочешь. Потому что и я хочу того же.
Авалон задышала прерывисто и часто, глаза ее в свете солнца мерцали, словно аметисты. Маркус наклонился ниже, губами почти касаясь ее рта.
— Это неизбежно, — прошептал он.
Авалон, не вставая, отодвинулась подальше.
— Это не имеет ничего общего с браком, — пробормотала она.
Маркус выразительно вскинул брови.
— Это просто помрачение ума, — торопливо прибавила Авалон. — И ничего больше. Во всяком случае, не основа для брака.
— Вот как! — Маркус легко, одним движением поднялся на ноги и отошел к столику. — Я не стану спорить с тобой, миледи. Предположим просто, что ты права. То, что происходит между нами, — не основа для брака.
Авалон не шелохнулась, настороженно следя за каждым его движением.
— Однако же я полагаю, что даже ты согласишься: основой для брака может быть соглашение, которое заключили наши отцы.
Авалон отвела взгляд.
— Обручение, — сказал Маркус, опираясь о столик. — Законное обручение, признанное двумя королями.
На это Авалон ничего не могла ответить. Можно было крикнуть, что ей наплевать на все соглашения, но Маркус и так это знал.
— Так что, леди Авалон, мне вовсе не нужно твое согласие. Твоя судьба давным-давно предрешена. Наш с тобой брак одобрен и благословлен королевской волей. Уверен, я без труда отыщу церковника, который с радостью обвенчает нас, как бы ты ни возражала.
Кровь отхлынула от лица Авалон.
— Ты не посмеешь!
— Отчего бы и нет? — Маркус небрежно пожал плечами. — Если ты не будешь вести себя разумно, у меня просто не останется выбора. Ты сама, и никто более, загнала себя в тупик. Лучше не упрямься, Авалон.
Маркус блефовал. У него не было ни малейшего желания силой принуждать Авалон к браку. На самом деле он был уверен, что ее невозможно принудить. Нет, для заключения брака ему нужно согласие Авалон. Кроме того, когда Уорнер де Фаруш предъявит свои права на нее, а Маркус был уверен, что это произойдет, его собственные права станут только прочнее, если Авалон будет на его стороне.
— Что ж, миледи, обдумай мои слова. А теперь тебе нужно отдохнуть. Надеюсь, тебе скоро полегчает.
Маркус оттолкнулся от столика и, подойдя к двери, дважды постучал, давая знак часовому, чтобы отпер дверь. Перед тем как уйти, он поклонился Авалон. Она не шелохнулась, даже не повернула головы, но Маркус и так знал, что в ее глазах пылает гневный огонь.
— Жаль, что конь тебя не прикончил, — услышал он ее голос перед тем, как захлопнуть дверь.
Маркус шел сюда, чтобы сделать Авалон приятное, а уходит, оставив ее в гневе. Он покачал головой, поражаясь собственной несдержанности. Бальтазар был прав — надвигается буря.
6.
Еще два дня Авалон не выходила из своей комнаты. При этом она вовсе не мучилась от скуки, потому что у нее побывало множество посетителей.
Само собой, ее часто навещали нянюшки — так называла про себя Авалон шестерых приставленных к ней служанок со всей их заботливостью, охами и вздохами. Кроме них, постоянно приходили гости, и мужчины, и женщины. Одни из них выдумывали для своего визита какой-то пустячный предлог, другие обходились и без этого. Всем им хотелось посмотреть на Авалон, будто она была заморской диковинкой.
Никого из этих людей Авалон в глаза не видела, когда много лет назад жила в отдаленной деревушке на землях Кинкардинов. Впрочем, к ней тогда допускали очень немногих. Зато все эти люди, похоже, хорошо знали ее, и каждый на свой лад старался высказать ей, как он рад ее возвращению.
Теган, главная кухарка, явилась узнать, что пожелает невеста получить на завтрак, обед и ужин.
Хью, Шон, Натан и Давид — солдаты из личной гвардии Маркуса — долго переминались с ноги на ногу, прежде чем осмелились спросить, каким это хитрым приемом Авалон тогда, в бурю, ускользнула от силача Таррота. Потом они еще час упражнялись, раз за разом повторяя под присмотром Авалон сочетание нехитрых движений, покуда не выучили прием назубок.
Сам Таррот явился задать этот же вопрос в гордом одиночестве. Он долго, хмурясь, повторял движения Авалон, пока она не сжалилась и не показала ему, как можно отразить этот прием.
Илки, экономка Савера, и три ее дочери — они выстроились в ряд и таращились на Авалон совершенно одинаковыми глазами — пришли убедиться, что у нее на кровати достаточно мягких шкур, что пол хорошо выметен и черное платье больше ей не жмет.
Люди шли и шли и все как один обращались с, Авалон так, словно она была главой клана, а не раненой пленницей их лэрда. Всех их объединяло одно могучее, всепоглощающее чувство — восторг. Восторгом трепетали их голоса, когда они обращались к Авалон, и эхо этого восторга долго еще переливалось в комнате после их ухода. Даже Таррот кланялся ей с почтением, ничуть не затаив зла на женщину, которая с такой легкостью нанесла ему поражение. Напротив — он был даже горд, что именно его Авалон избрала для того, дабы проявить свое искусство рукопашной.
Все эти люди твердо верили в предание рода Кенкардин.
Постепенно женщины клана стали более предприимчивы. Они усаживались рядом с Авалон и спрашивали ее о самых разных вещах: почему муж сделал то-то и то-то, как наказать ребенка за такую-то провинность… Как думает миледи, свиньи в этом году еще будут спариваться? Есть там одна матка, так у нее просто глазки горят…
Чей-то муж еще до сбора урожая потянул спину и не смог выполнить свою часть работы. Не даст ли миледи семье несчастного лишнюю меру овса?