Шрифт:
Пролог
— Она безумна! — Придворный щеголь делился в королевской приемной подробностями с двумя такими же, как он, юнцами, явно получая от этого удовольствие.-Говорят, она унаследовала это от матери. Вместе с шотландской кровью.
Леди Авалон де Фаруш краем уха уловила вполголоса сказанные слова. При ее приближении разговор оборвался. Девушка томно улыбнулась троим молодым людям, и те в ответ поклонились, отводя взгляды. Леди Авалон нарочно остановилась рядом с ними, притворяясь, что
Леди Авалон снова улыбнулась, на этот раз в упор глядя на дерзких юнцов, чтобы они успели заметить ледяной блеск в ее глазах. Она редко позволяла себе такое — к чему давать лишний повод для сплетен, — но устоять не смогла. Иногда очень хочется указать всем этим болтунам, где их место.
Один из этих людей был ей незнаком, зато двое других преследовали ее своими любезностями с того дня, когда Авалон впервые появилась при дворе. А произошло это ни много ни мало полтора года назад. Хотя всем было известно, что она обручена, эти щеголи прилюдно и настырно ухаживали за ней, а когда она дала им вежливый отпор — озлобились и дружно принялись сеять семена клеветы, покуда не появились щедрые всходы…
«Авалон де Фаруш — не женщина, а бездушная ледяная статуя. Она считает себя выше всех и держится соответственно. В ее жилах течет кровь шотландских варваров, ее взрастили в язычестве. Сердце у нее — осколок черного льда».
Как же плохо они ее знали!
Сплетни и, слухи об Авалон росли густо, как дурная трава. В них не было ничего, кроме злобы и глупости, но люди охотно внимали им, запоминали и передавали из уст в уста. Люди обожают все, что отдает скандальным душком. Истинная почва этих сплетен была проста: Авалон не место при дворе короля Генриха, и она сама это прекрасно знала. Как, впрочем, и все остальные.
Но сейчас ее не беспокоили мелочные переживания. Она смотрела прямо в глаза тому, кто только что говорил здесь о ее сумасшествии, — и под этим пристальным взглядом человек все гуще краснел.
— Николас Латимер, — вкрадчиво проговорила девушка. — Как поживаете, мой добрый лорд?
— Превосходно, миледи, — ответил он. Над его верхней губой жемчужно блестели капельки пота — несомненный признак смятения. Авалон заметила это.
«Страх, — прошептал в ее сознании беззвучный голос, который только она одна и слышала. — Страх. Кошмары».
— Как я рада это слышать, — промолвила Авалон сладким голосом, который нисколько не выдавал ее истинных намерений. — Мне ведь столько говорили о том, что вам, милорд, беспокойно спится.
— Неужели?
О да. И это весьма волнует некоторых дам. Авалон окинула взглядом двух других щеголей — оба жадно глазели на нее, ловя каждое слово, — и одарила Латимера ласковой улыбкой. — Мы слыхали, милорд, что вам снятся… сны.
Латимер стал бледен как смерть.
— Что? — свистящим шепотом спросил он.
«Кошмары, кошмары», — настойчиво шептал ехидный голос.
— Разве вы не видите снов, милорд?
— Да как ты…
Он осекся, словно подавившись собственными словами. Авалон мельком отметила, как внезапно, резко отхлынула кровь от его лица, как заметалось в глазах нечто очень похожее на безумие.
Она прикоснулась к смятенному разуму человека, который почти дрожал под ее испытующим взглядом — «тьма, поцелуи, сладость, желание, страх», — и внезапно решила сжалиться над ним.
— Уверена, что все это — сущие пустяки, — усмехнулась она. — Всего наилучшего вам, милорды.
Все трое молча смотрели, как Авалон удаляется прочь, безмерно одинокая в беззаботно гудящей толпе придворных. Казалось, что ее окружает невидимый барьер.
— Откуда она узнала? — услышала она за спиной голос Латимера.
— Ведьма, — коротко ответил его друг.
А третий прибавил вполголоса, почти благоговейно:
— В жизни не видал подобной красавицы!
Авалон рассеянным кивком отвечала на редкие приветствия — и размышляла.
Ведьма?
Вот уж нет! Никакая она не ведьма — хотя отлично знает, что многие в этой лощеной и праздной толпе придерживаются иного мнения. Но разве непременно надо быть ведьмой, чтобы заметить темные круги под круглыми, лихорадочно блестящими глазками Николаса Латимера? Неужели только ведьма могла приметить, какой затравленный у него вид, как даже сейчас, в часы бодрствования, мечутся в его глазах безумные видения? Ах нет, совсем нетрудно понять, что ему снятся кошмары. Догадаться об этом мог бы кто угодно. Почему же обязательно ведьма?!
Авалон, по правде говоря, даже не верит в их существование. Ведьмы — это призрачное, но весьма удобное зло, придуманное трусами, чтобы объяснить необъяснимое. На самом деле ведьм не бывает. Есть только бедные одинокие женщины, которых некому защитить. Поэтому ведьм публично казнят. И это случается даже слишком часто. Авалон, безусловно, не из их числа.
Авалон — не бедная и не одинокая. Она сама свой самый что ни на есть надежный и могущественный защитник.
Родовитые женщины обычно не таковы, и здесь, при дворе короля Генриха, Авалон особенно остро ощутила, как не похожа она на других. Вначале, только приехав в Лондон, она наивно полагала, что все дело в весьма и весьма необычной истории ее жизни — вечная тема всех записных сплетников.
Что же, с этим Авалон ничего не могла поделать. Ее история такая, какая есть, — и ничего здесь не исправишь.
О том, что необычность, непохожесть на других была ее уделом с самого раннего детства, Авалон старалась не думать. Только страшное потрясение, испытанное ею на седьмом году жизни, помогло ей понять, насколько она не похожа на других людей. Никто не видел то, что видела она, не слышал того, что она слышала. Никто не мог управлять поведением животных, не погружался в водоворот чужих, неукротимых чувств.
Все это могла только она. Только Авалон.
Такое происходило не всегда — случались дни, недели, даже, о блаженство, месяцы, когда незримая сущность, призрачная бестия, жившая в сознании Авалон, погружалась в глубокую спячку. Тогда Авалон целиком и полностью предавалась обычной, нормальной жизни. Эти краткие передышки были для нее праздником, и она ценила их превыше любых сокровищ в мире. Но все же рано или поздно проклятая бестия просыпалась, открывала свой безжалостный глаз — и тогда Авалон видела все то, что не хотела видеть.