Столетняя война
Шрифт:
За пределами Англии они рассчитывали на шотландские силы. С первых дней Столетней войны маленькое северное королевство, постоянный союзник Франции, всерьез не беспокоило Плантагенетов. Его король Давид Брюс долго находился в плену у Эдуарда III. Новая династия Стюартов, младшая ветвь прежней, в которой раньше по наследству передавалась должность сенешаля — по-английски steward — Шотландии, возобновила войну и во времена Ричарда II добилась некоторых успехов — состоявших, впрочем, не более чем в разграблении северных графств. Потом интересы Шотландии были учтены в условиях Лелингенского перемирия, и Ричард II отнесся к ним с полным почтением. Король Шотландии Роберт III вновь начал борьбу, уже против Ланкастеров. Только союз с валлийцами позволил ему создать серьезную угрозу противнику. Маленькое королевство имело лишь скудные ресурсы, и его фатально раздирали внутренние усобицы. Готовясь к смерти, Роберт велел своему юному сыну, будущему Иакову I, ехать во Францию, где королевский сын мог бы спокойно обучиться своему ремеслу. Английским морякам в 1406 г. удалось перехватить корабль и взять юного Иакова в плен. Обреченная на беспокойный период регентства, Шотландия опять была нейтрализована. Но чтобы окончательно подавить уэльское восстание, понадобилось еще три года.
Рано постаревший, слабый здоровьем, Генрих едва совладал со всем этим ворохом опасностей. Захватив трон с намерением вести внешнюю войну с французами, он оказался вынужден на несколько лет перейти к обороне в слабом положении. Валлийско-французский
Тем не менее одно усилие, заслуживающее упоминания, было предпринято. С самого начала века, то и дело временно продлевая Лелингенское перемирие, окружение Карла VI подумывало: нельзя ли разжечь восстание гасконских вассалов против узурпатора? Чтобы прощупать почву и возбудить мятеж, в Гиень отправились французские эмиссары. Но результат не оправдал надежд. В целом гасконцы ничего не имели против нового повелителя, далекого и слабого, который их не беспокоил. Произошла лишь одна серьезная измена: отступником в 1401 г. стал Аршамбо де Гральи, каптал де Буш, крупный сеньор Ланд и сенешаль Аквитании. Он передал французам несколько пограничных крепостей, но поднять Гасконь на восстание не смог.
В 1404 г. положение выглядит более обнадеживающим. В то же время, когда Карл VI с готовностью принял предложения валлийцев, посылал им субсидии и даже кое-какие войска, Людовик Орлеанский добился от Совета утверждения обширного плана завоевания Аквитании. Для этого даже не понадобилось официального разрыва перемирия: обе стороны давно усвоили привычку безнаказанно нарушать его. Некоторые умелые военачальники в ходе кампании 1405 г. уже оказались в двух шагах от победы: коннетабль Карл д'Альбре, прибывший из Пуату, освободил все крепости к югу от Сентонжа и на границах Перигора; передовые части французов достигли Жиронды и нижней Дордони. Тем временем граф Арманьяка, набрав армию в Лангедоке, действовал в Средней Гаскони, к югу от Гаронны, создав серьезную угрозу Бордо. Но для полного осуществления замыслов вновь не хватило средств. Французам не удалось достаточно быстро развить преимущество, чтобы деморализовать противника и окончательно сломить его сопротивление. Кампания, которую следовало бы провести молниеносно, бессмысленно затянулась. Зимой 1406-1407 г. Людовик Орлеанский, неважный воин, потерпел неудачу при осаде Блея, без взятия которого блокировать Бордо было невозможно. В свою очередь новый герцог Бургундский Иоанн Бесстрашный, которому поручили взять Кале, ограничился лишь вялыми атаками. Большего он и не хотел. Все более ожесточенная борьба между обоими принцами вынудила Францию отказаться от завоевательных планов.
Избавившись в 1407 г. от аквитанской угрозы, а вскоре и от уэльской, Генрих IV мог перевести дух. Пора трудностей завершилась; начиналась пора надежд. Если бы ему позволило здоровье, он, конечно, раньше вмешался бы в дела Франции, где вот-вот вспыхнет гражданская война.
II. АНАРХИЯ ВО ФРАНЦИИ
Пора произвести анализ недуга, которым страдала монархия Карла V, со стороны выглядевшая столь сильной и столь гордившаяся своим авторитетом в Европе, — недуга, который гораздо в большей мере станет причиной ее упадка, чем угроза нового нападения англичан. Можно ли еще говорить о монархии, если в королевстве властвует группка магнатов, удельных князей, уже слишком могущественных, но амбициозных, ненасытных и стремящихся присвоить как можно больше из тех еще немалых богатств, на которые пока распространяется власть короля? Когда авторы учебников по истории говорят о властителях этих крупных апанажей, они, не давая себе труда задуматься о терминах, по-прежнему используют слово феодалы. С «феодальными мятежами» якобы также предстоит столкнуться сначала Карлу VII, а потом Людовику XI. Ничто так не искажает представления о ситуации, в которой в XV в. очутилось Французское королевство, как такие выражения. Разумеется, все эти принцы — вассалы короны по своим апанажам и французским доменам. Но «вассальные узы» — теперь не более чем пустые слова, не объясняющие истинной структуры общества, истинного лица политики. Борьба не идет, как в XII и XIII вв., между феодалами, жаждущими независимости, и монархом, чьи посягательства на их права они воспринимают с раздражением, чьих чиновников ненавидят, чью верховную власть не признают. Принцы вовсе не стремятся разрушить здание монархии, которое медленно возводилось в течение веков и в ущерб феодалам прошлого. Будучи сами монархами — или почти монархами — у себя в доменах, они хотят подчинить себе администрацию, держать под контролем государство, чтобы развить свой успех.
Воспользуется ли коалиция магнатов безумием короля, чтобы разделить бесхозное королевство? Или же один из них, более могущественный, чем прочие, навяжет свою волю сразу и суверену, и группе принцев? Вот весь вопрос. Но намечающиеся усобицы грозят разрушить то самое здание монархии, за обладание которым идет спор.
Создание крупных апанажей для младших сыновей короля, процесс, получивший новый импульс после воцарения династии Валуа, повлек за собой пагубное последствие — резкое уменьшение коронного домена, где власть монарха осуществлялась непосредственно и нераздельно. Этот домен пока включал одну компактную группу провинций на севере королевства — Иль-де-Франс, Шампань, Пикардию, Нормандию — и другую на юге, куда входит Лангедок; южные сенешальства пока пользовались квазиавтономией — ими управлял королевский наместник, чаще всего удельный князь, а средства, выделяемые Штатами Лангедока, расходовались на месте и были неподконтрольны столице. Несколько изолированных крепостей между ними, Маконне, Лион не позволяли соединить эти части. Все остальное королевство более или менее постоянно находилось в руках принцев. Сыновья Людовика Анжуйского правили Меном, Анжу, а также Провансом, провинцией у ворот Франции; брат короля владел Орлеанской областью, а также Ангумуа, Перигором, графствами Блуа и Дюнуа; герцог Беррийский создал себе между Луарой, Центральным массивом и Атлантикой компактное государство из трех соседних провинций — Пуату, Берри и Оверни; его домены соседствовали с доменами дома Бурбонов, которые, терпеливо проводя свою территориальную политику, добавили к Бурбонне сначала Марш, потом Форе, потом, позже (в 1400 г.), Божоле, а за пределами королевства — Домбы. Филипп Храбрый контролировал Бургундию — герцогство и графство, Фландрию, Артуа, графства
Сколь ни велики эти уступки, это было бы еще полбеды, если бы владельцы этих уделов были послушными вассалами, удовлетворялись на своих землях домениальными ресурсами и во всем остальном поддерживали усилия короля, не посягая на его фискальную систему, судебные власти, администрацию. Но крупные фьефы короны в XIV веке пережили ту же эволюцию, что и монархия, превратившись в настоящие государства со всеми административными механизмами, высшими чиновниками, которые начинают пагубное соперничество с королевскими. Каждый принц имел свой двор, где кишели его ставленники и челядь, — настоящий питомник функционеров; у каждого был свой оплачиваемый совет из прелатов, высокопоставленных сановников, вассалов и клириков; своя канцелярия, высылающая гонцов и утверждающая ордонансы; свои бальи и сенешали, отправляющие правосудие. Конечно, верховенство короля в принципе было защищено возможностью апелляции к парламенту; но бывало, что в качестве уступки владельцу удела, как, например, герцогу Беррийскому с 1370 г., на его землях регулярно устраивались Великие дни, когда выездная делегация парламентариев разбирала апелляции на месте, избавляя стороны от необходимости ехать в Париж. Точно так же герцог Бургундский в Боне торжественно открывал заседания «Генеральных дней» (Jours Generaux), настоящего парламента в миниатюре, со своим президентом и двадцатью советниками, которым в феодальных делах помогали «почетные рыцари» (chevaliers d'honneur). Главные учреждения сферы финансов, пока что скопированные с соответствующих институтов монархии, — это Казначейство (с генеральным сборщиком и главным казначеем) и Счетная палата. Буржская счетная палата была создана в 1379 г.; у Бурбонов их три: Счетная палата Бурбонне находилась в Мулене, Счетная палата Форе — в Монбризоне, Счетная палата Божоле — в Вильфранше. В 1386 г. Филипп Храбрый потребовал от парижских чиновников организовать Счетную палату в Дижоне, под чьей юрисдикцией окажутся обе Бургундии; тогда же в Лилле для Фландрии и Артуа создали Совет Фландрии — одновременно апелляционный суд и счетная палата.
Как и сама монархия, государства-апанажи не могли существовать только за счет доходов от домена. Им необходимо было находить другие ресурсы, обращаясь в первую очередь к подданным, представители которых, собираясь в местных Штатах, при необходимости вотировали эд и подымные подати. Но, будучи дополнением к королевским налогам, эти субсидии приносили лишь очень скудные деньги, кроме довольно редких случаев, когда нависшая опасность вынуждала податных людей затянуть пояса. Обычно проще было наложить руку на королевские налоги, собираемые здесь, поскольку для их взимания существовала полностью готовая и опытная администрация. Поэтому «пожалование эд» — это первое, чего хотели удельные князья, неспособные без этой милости сбалансировать свои бюджеты. Со времен царствования Карла V они получали на ограниченные, но бесконечно продлеваемые сроки треть, половину, а то и всю сумму налогов, собираемых от имени короны в их собственном домене. Тут в привилегированном положении находился Филипп Храбрый. Хитростью и настойчивостью он добился от брата дозволения, чтобы королевский эд в Бургундии не собирали или, во всяком случае, чтобы все эти деньги взимались его собственными чиновниками и полностью переходили в его собственность. Ни о каких королевских налогах не было речи и во Фландрии. Иногда такие подати выплачивали только Артуа, Ниверне и графство Ретель, если герцог не побеспокоился присвоить эти средства под тем или иным предлогом. Весь эд в своем апанаже в течение длительных периодов получал и герцог Беррийский; так же поступал Бурбон и многие другие.
Таким образом, экстраординарные деньги для короля уже взимались почти только в самом королевском домене, без конца сокращавшемся от новых отчуждений. На взгляд принцев, эти доходы еще слишком велики. Придя к власти, они получили возможность обратить свои услуги в монету, заставляя возмещать себе расходы, сделанные «ради поддержания своего положения». Эти компенсации рассчитывались постоянно в соответствии с оказанными услугами и вскоре начали выплачиваться ежемесячно, заранее, тем самым превращаясь в постоянные пенсионы. Пенсион Филиппа Храброго в 1402 г. достиг 100 000 франков в год. К этому постоянному источнику доходов добавлялись экстраординарные дары, жалуемые сначала по каким-либо важным поводам, а потом и просто так. У герцога Бургундского их сумма более чем вдвое превышала размер его пенсиона. Другим принцам то и дело даровались целые категории коронных доходов: так, Людовик Орлеанский в 1392 г. присваивал все штрафы за нарушение вассальной верности и поступления от конфискаций, а в 1402 г. — прибыли от организации ярмарки в Ланди. От всей этой благодати бюджеты принцев непомерно распухали. Доход герцога Бургундского, в 1375 г. составлявший только 100000 франков, в 1400 г. достиг суммы в 500000 франков и превысил ее.
Видимо, чтобы не дать иссякнуть источнику пенсионов и подарков, принцы требовали для себя возможности плотного контроля над королевским правительством и постоянно добивались новых милостей, которых становилось все больше. Им мало того, что они присутствовали в Совете. Они хотели заполнить все государственные службы своими креатурами, иметь связи во всех управленческих сферах. Карьера королевского функционера при Карле VI обычно начиналась в администрации принца, и принц оставался покровителем чиновника, а тот — его клиентом даже после перехода последнего на службу в королевскую администрацию. Пример овернского сеньора Пьера де Жьяка, который с 1371 по 1383 г. был канцлером герцога Беррийского, прежде чем его выдвинули в канцлеры Франции, не единичен. Его преемник в Бурже Симон де Крамо, епископ Пуатевинский, впоследствии сделанный патриархом Александрийским, перед концом века станет самым влиятельным советником короля во всех церковных делах, инициатором и оплотом отказа папе в повиновении. Если хочешь сохранить свое место близ короля, ты должен продолжать верно служить принцу, которому обязан всем. Когда чиновник совмещал службу у принца и короля, преимущество имела первая: как-то раз в 1407 г. канцлер не обнаружил в парламенте ни одного из его пяти президентов — они были в Бургундии, в Пуату, в Анжу, то есть на службе своих патронов. Но стоило одному принцу приобрести больший вес, чем другим, как начиналась чистка всех служб, охота за должностями, настоящая spoils-system [106] для всей служебной лестницы сверху донизу. Опалы 1380 г., 1389 г., 1392 г. — лишь цветочки по сравнению с тем, что будет происходить в первые пятнадцать лет XV в. С этой точки зрения характерной выглядит карьера какого-нибудь Гонтье Коля, горожанина из Санса, поступившего на службу к герцогу Беррийскому: став в начале 1388 г. секретарем короля, он потерял это место с возвышением «мармузетов», возвратился на него, когда король утратил рассудок, и потом Коль участвовал в дипломатических и финансовых миссиях. В 1411 г. он вместе с герцогом примкнул к партии арманьяков, и бургундцы конфисковали его владения. На краткое время он снова возвысился, а потом во время восстания кабошьенов его дом ограбили. Возвращенный на свою должность арманьяками, он примет смерть от рук бургундцев, когда те захватят Париж в июле 1418 г.
106
Распределение государственных должностей среди сторонников партии, победившей на выборах (англ.) (прим. пер.).