Столетняя война
Шрифт:
— Все время, — сказал Томас, потрогав засушенную собачью лапу у себя на груди.
Больше он ничего не рассказал графине об этом святом, любимце его отца, который в свои лучшие мгновения смеялся над этой историей.
Гинфорт был псом и, насколько знал отец Томаса, единственным животным, которое канонизировали. Пес спас младенца от волка, а потом был замучен хозяином, подумавшим, что это он съел ребенка, хотя на самом деле тот спрятал дитя под кроватью.
— Молитесь блаженному Гинфорту! — говорил отец Ральф в ответ на любые домашние беды, и Томас стал считать Гинфорта своим святым.
Иногда он задумывался, насколько полезен такой заступник на небесах. Впрочем, возможно, лай и поскуливание Гинфорта были
Жанетте хотелось побольше узнать о блаженном святом Гинфорте, но она не собиралась заводить близких отношений с кем-либо из людей Скита и потому уняла свое любопытство и снова холодно сказала:
— Я хотела видеть тебя, чтобы сказать, что ваши мужчины и их женщины не должны пользоваться двором как отхожим местом. Я видела их из окна. Это отвратительно! Может быть, так полагается вести себя в Англии, но здесь Бретань. Можете пользоваться рекой.
Томас кивнул, но ничего не ответил. Он отнес свой лук в неф, одну сторону которого затеняли повешенные для починки рыбацкие сети, и отошел в западную часть церкви, разрисованную мрачными картинами Страшного суда. Праведники исчезали под стропилами, а проклятые грешники под радостные крики ангелов и святых падали в пламя ада. Томас остановился перед картиной.
— Вы когда-нибудь замечали, — сказал он, — что самые красивые женщины всегда падают вниз, а безобразные отправляются на небеса?
Жанетта было улыбнулась, поскольку сама часто задумывалась над этим, но прикусила язык и ничего не сказала. Томас снова подошел к нефу и встал у изображения Христа, идущего по морю, серому с белыми барашками, как океан у берегов Бретани. Из воды, взирая на чудо, высунула головы стайка скумбрии.
— Вы должны понять, мадам, — сказал Томас, глядя на любопытную скумбрию, — что наши люди не любят быть непрошеными гостями. Вы даже не позволяете им пользоваться кухней. Почему? Она достаточно велика, а они были бы рады найти место, где можно просушить сапоги после ночной скачки под дождем.
— Почему я должна пускать в свою кухню англичан? чтобы вы и там устроили нужник?
Томас обернулся к ней.
— Вы не питаете к нам никакого уважения, мадам, так почему же мы должны уважать ваш дом?
— Уважать! — передразнила она. — Как я могу вас уважать? У меня украли все, что было мне дорого! Вы украли!
— Это сэр Саймон Джекилл, — сказал Томас.
— Вы или сэр Саймон — какая разница?
Томас подобрал стрелу и засунул в мешок.
— Разница в том, мадам, что я время от времени разговариваю с Богом, а сэр Саймон думает, что он сам бог. Я попрошу ребят мочиться в реку, но сомневаюсь, что они захотят доставить вам такое удовольствие.
Он улыбнулся ей и ушел.
Весна разбудила землю, зелень дымкой обволокла деревья, а извилистые тропы покрылись пестрыми цветами. На крышах вырос яркий мох, на живых изгородях появились белые кружева цветов, а у реки в листве ракит засуетились зимородки.
За новой добычей людям Скита приходилось уходить все дальше от Ла-Рош-Дерьена. Порой в своих долгих рейдах они оказывались в опасной близости от Гингама, где располагался штаб герцога Карла, хотя городской гарнизон редко выходил, чтобы бросить вызов грабителям. Гингам лежал на юге, а на западе был Ланьон, городок куда меньше, но с гораздо более воинственным гарнизоном, который воодушевлял мессир Жоффрей де Пон-Блан, рыцарь, поклявшийся привести разбойников Скита в Ланьон в кандалах. Он заявил, что англичане будут сожжены на Ланьонской рыночной площади как еретики и слуги дьявола.
Уилла
— Я мог бы на мгновение утратить сон, если бы у глупого ублюдка были настоящие лучники, — сказал он Тому, — но у него их нет, поэтому он может болтать сколько угодно. Как его настоящее имя?
— Жоффрей де Пон-Блан — то есть Джеффри с Белого моста.
— Рехнувшийся болван. Он бретонец или француз?
— Мне говорили, француз.
— Придется преподать ему урок, а?
Мессир Жоффрей упорно не хотел учиться. Уилл Скит раскидывал свои крылья все ближе и ближе к Ланьону, сжигая дома в пределах видимости с городских стен, пытаясь заманить мессира Жоффрея в засаду. Но тот видел, что могут сделать английские стрелы с конными рыцарями. Он отказывался вести своих солдат в лихую атаку, которая неминуемо закончилась бы свалкой ржущих коней и истекающих кровью людей. Вместо этого он с осторожностью преследовал Скита, выискивая место, где бы мог подстеречь англичан. Но Скит тоже не был дураком, и три недели два боевых отряда кружили и ускользали друг от друга. Присутствие мессира Жоффрея затруднило передвижения Скита, но не остановило разрушений. Два отряда дважды сталкивались, и оба раза мессир Жоффрей бросал вперед своих пеших арбалетчиков в надежде, что они перестреляют лучников Скита. И оба раза более длинные стрелы из луков брали верх и мессир Жоффрей отходил, не вступая в бой, который он скорее всего проиграл бы. После второй нерешительной стычки он даже попытался воззвать к чести Скита. Французский рыцарь выехал один в таких же прекрасных доспехах, как у сэра Саймона Джекилла, хотя шлем у него был старомодным горшком с пробитыми дырами для глаз. Его плащ и попона на коне были темно-синего цвета, с вышитыми на них белыми мостами. Тот лее герб красовался на щите. В руке рыцарь держал синее копье, на котором развевался белый шарф в знак того, что он идет с миром. Скит выехал ему навстречу, взяв с собой Томаса в качестве толмача. Мессир Жоффрей снял шлем и провел рукой по слипшимся от пота волосам. Это был молодой парень с золотистыми кудрями, голубыми глазами и широким добродушным лицом. Томас решил, что этот человек, вероятно, понравился бы ему, не будь он врагом. Два англичанина натянули поводья, и рыцарь улыбнулся им.
— Что за глупое занятие, — сказал он, — пускать стрелы по теням друг друга. Я предлагаю вывести ваших латников на середину поля и встретиться с нами на равных.
Томас даже не дал себе труда перевести, зная, каков будет ответ Скита.
— У меня есть идея лучше: вы выведете своих латников, а мы — наших лучников.
Мессир Жоффрей как будто смешался.
— Ты здесь главный? — спросил он Томаса.
Раньше он принял за начальника старшего по возрасту, поседевшего Скита, но тот хранил молчание.
— Он потерял язык в боях с шотландцами, так что я говорю за него.
— Тогда скажи ему, что я хочу благородного боя, — с пылом проговорил мессир Жоффрей. — Дайте мне выпустить на вас моих всадников.
Он улыбнулся, словно признавая, что его предложение столь же разумно, сколь благородно и нелепо.
Томас перевел слова рыцаря Скиту. Уилл повернул коня и плюнул в клевер.
— Он говорит, — перевел Томас, — что наши лучники встретятся с вашими людьми. Дюжина стрелков против двух десятков латников.
Мессир Жоффрей печально покачал головой.
— Нет в вас духа состязания, англичане, — укоризненно сказал он, надел на голову свой шлем с кожаными завязками и ускакал прочь.
Томас пересказал Скиту, о чем они говорили.
— Чертов болван, — сказал тот. — Чего он хочет? Турнира? За кого он нас принимает? За рыцарей долбаного Круглого стола? Не знаю, что произошло с некоторыми людьми. Они перед своим именем приставили «сэр», и их мозги протухли. Сражаться честно! Кто-нибудь слышал о подобной глупости? Сражайся честно — и проиграешь. Чертов болван!