Столетняя война

Корнуэлл Бернард

— Боже!

— Это я, — сказал Скит. — Отец Хобб сказал мне, что ты здесь.

— О Боже! — снова простонал Томас.

Голова трещала, в животе было кисло, к горлу подкатывала тошнота. Он слабо зажмурился на дневной свет, потом хмуро вгляделся в Скита:

— Это ты.

— Наверное, приятно быть таким умным. — Скит осклабился на Томаса, который совершенно голым лежал на соломе в конюшне у таверны с одной из дочек вдовы. — Ты, видать, напился по-королевски, раз нашел такие ножны для своего меча, — добавил он, взглянув на девицу,

натянувшую на себя одеяло.

— Я был пьян, — простонал Томас. — И пьян до сих пор.

Он, пошатываясь, встал на ноги и надел рубашку.

— Тебя хочет видеть граф, — сообщил Скит, забавляясь.

— Меня? — встревожился Томас. — Зачем?

— Возможно, хочет выдать за тебя одну из своих дочерей. Боже правый, Том, посмотри на себя, в каком ты виде!

Томас натянул рейтузы и кольчугу, потом достал из соломы сапоги и надел поверх кольчуги суконный камзол. На камзоле был герб графа Нортгемптонского — три красно-зеленые звезды, выбитые на тройке львов. Томас плеснул в лицо водой и острым ножом поскреб щетину.

— Отпусти бороду, парень, — посоветовал Скит. — Это спасет от лишних хлопот.

— Зачем Билли хочет меня видеть? — спросил Томас, называя графа по прозвищу.

— После того, что творилось в городе вчера? — задумался Скит. — Он решил, что кого-нибудь надо повесить в назидание другим, и спросил, нет ли у меня какого-нибудь никудышного ублюдка, от которого нужно избавиться, и я вспомнил про тебя.

— Я чувствую себя так, что в самый раз повеситься.

Его едва не стошнило, и он выпил воды.

Вернувшись в центр города, Томас с Уиллом Скитом разыскали графа Нортгемптонского при исполнении служебных обязанностей. Здание, на котором красовался его флаг, видимо, было ратушей, хотя, вероятно, уступало размерами караульному помещению в собственном замке графа. Перед графом выстроилась череда просителей, умолявших о справедливости. Они жаловались на грабежи. Это было бессмысленно, учитывая, что жители отказывались сдать город. Но граф слушал довольно вежливо. Наконец один стряпчий по имени Бела, с хитрой, как у ласки, мордой, поклонился графу и долго причитал о том, какое обращение испытала графиня Арморика. Сначала Томас не вникал в его слова, но настойчивость в голосе господина Бела заставила его прислушаться.

— Если бы не вмешательство вашей светлости, — деланно улыбаясь, говорил Бела графу, — графиня подверглась бы надругательству со стороны сэра Саймона Джекилла.

В стороне стоял сэр Саймон.

— Это ложь! — запротестовал он по-французски. Граф вздохнул.

— Так почему же, когда я вошел, ваши штаны были спущены ниже колен?

Люди в зале засмеялись, а сэр Саймон покраснел. Томас перевел сказанное Уиллу Скиту, который кивнул, поскольку уже слышал эту историю.

— Ублюдок собирался осчастливить одну титулованную вдовушку, — пояснил он Томасу, — и тут входит граф. Понимаешь ли, услышал ее крики. И увидел герб на воротах. Аристократы не дают друг друга в обиду.

А стряпчий продолжал выдвигать обвинения против сэра Саймона. Похоже, тот объявил вдову и ее сына своими пленниками, за которых требовал выкуп. Он также похитил у вдовы два корабля, доспехи ее мужа, его меч и все деньги. Возмущенно изложив жалобы, Бела поклонился графу и подобострастно добавил:

— Вы имеете репутацию справедливого человека, милорд, и я вверяю судьбу вдовы в ваши руки.

Графа Нортгемптонского удивили слова о его репутации.

— Чего вы хотите? — спросил он. Бела приосанился.

— Возврата всего указанного, милорд, и защиты вдовы и ее благородного сына именем короля Англии.

Граф побарабанил пальцами по подлокотнику, потом хмуро посмотрел на сэра Саймона и сказал:

— Нельзя требовать выкуп за трехлетнего ребенка.

— Но он же граф! — запротестовал сэр Саймон. — Титулованная особа!

Граф вздохнул. Сэр Саймон, понял он, обладает умом бесхитростным, как у ищущего корм быка. Рыцарь не признавал другой точки зрения, кроме собственной, и думал лишь об удовлетворении своих аппетитов. Возможно, это и делало его столь грозным воином, и тем не менее он оставался болваном.

— Мы не захватываем трехлетних детей с целью выкупа, — твердо сказал граф, — и не берем в плен женщин, если это не дает выгод, перевешивающих галантность, а тут я не вижу таковых. — Граф обернулся к стоявшим у него за спиной секретарям. — Кого поддерживал Арморика?

— Карла Блуаского, милорд, — ответил один из них, высокий бретонец в сутане священника.

— У Арморики богатые поместья?

— Очень маленькие, милорд, — припомнил бретонец, шмыгая носом. — У него есть владения в Финистере, которые уже в наших руках, несколько домов в Гингаме, кажется, и больше ничего.

— Ну, — сказал граф, снова обращаясь к сэру Саймону, — какие же выгоды мы получим от трехлетки без гроша за душой?

— Не без гроша, — запротестовал сэр Саймон. — Я взял там богатые доспехи.

— Которые отец мальчика, несомненно, выиграл в бою!

— И дом богат. — Сэр Саймон начинал злиться. — Там корабли, склады, конюшни.

— Дом, — скучным голосом произнес секретарь, — принадлежал тестю графа. Кажется, торговцу вином.

Граф вопрошающе приподнял бровь в сторону сэра Саймона, который только качал головой, злясь на секретаря.

— Этот мальчик, милорд, — ответил рыцарь с подчеркнутой учтивостью, граничащей с дерзостью, — родственник Карла Блуаского.

— Но без гроша за душой, — сказал граф, — вряд ли он вызовет у него нежные чувства. Он скорее обуза, вам не кажется? И вообще, чего вы от меня хотите? Чтобы я заставил ребенка присягнуть истинному герцогу Бретани? Истинному герцогу, сэр Саймон, пять лет, и он сейчас в Лондоне. Это будет детский фарс! Трехлетний мальчик, приседающий перед пятилетним! И рядом их няньки? А потом будет пир с молочком и булочками? Или после церемонии устроим игру в «отними туфлю»?