Столетняя война
Шрифт:
— Стрел сюда! — взревел Хук.
Но тщетно: немногие стрелы, сбереженные для последнего выстрела, оставались лишь у лучников из задних рядов. Стрелки, превратившиеся в зрителей, стояли среди кольев, в нескольких ярдах от французов, которым до английских латников оставались считаные шаги.
Лучники сделали свое дело. Теперь наступал черед латников.
Французы, наконец избавленные от шквала стрел, с хриплым кличем кинулись на врага.
Мессир де Ланферель, которому ничего не стоило в полных латных доспехах вскочить на коня или протанцевать с дамой (не для того, чтобы лишний раз поразить дам, обожающих мужчин в латах, а чтобы блеснуть изяществом и гибкостью, которыми и без лат обладал далеко не каждый), сейчас двигался с трудом. Ступни на каждом шагу вязли в топкой грязи, местами
В шлеме было душно. Ланферелю, который считал себя сильным и выносливым, переход через пропитанную водой пашню давался с трудом: дыхание стало хриплым, по лицу струился пот. Левая нога проехалась по грязи, он упал на правое колено, выпрямился, побрел дальше — и тут же, споткнувшись, растянулся во весь рост, на этот раз рядом с трупом латника. Поднявшись с помощью двух солдат, Ланферель, измазанный с ног до головы, попытался левой рукой вытереть забрало, в отверстиях которого застряли сырые комья земли, но отчистить густую грязь латной перчаткой оказалось невозможно. Только дойди, сказал он себе, только дойди, а там начнется бой. Биться — не то что бродить по заболоченной пашне. Уж убивать-то Ланферель умел. Яростным усилием он вырвался из тесного строя, высвобождая руки и оставляя место для размаха, и вновь повел головой, через оставшиеся отверстия пытаясь разглядеть поле. Прямо перед ним развевалось знамя с английским королевским гербом, нагло присвоившим французские лилии. Герб пересекали три серебряные полосы, каждая с тремя червлеными кругами. Узнав герб Эдуарда, герцога Йоркского, Ланферель подумал, что Йорк вполне сгодится в пленники: герцогский выкуп принесет пленившему целое состояние. Такая мысль не могла не взбодрить. Усталые ноги Ланфереля словно налились новой силой. Английский строй маячил уже совсем рядом.
— Ты здесь, Жан? — хрипло крикнул Ланферель оруженосцу.
— Да!
Ланферель собирался ударить в англичан копьем, а потом, пока враг будет отходить после удара, отбросить громоздкое копье и крошить врага булавой, висящей сейчас на плече, а если та переломится, то схватить запасную у оруженосца. Ланферель внезапно воодушевился: поле перешли, шквал стрел пережили, враг явно заждался его копья… В этот миг тонкая стрела, пущенная с фланга, ударила в забральное отверстие, и глаза Ланфереля залил внезапный свет: стрела пронзила стальное забрало, царапнула переносицу и, ободрав скулу и едва не угодив в правый глаз, застряла в шлеме.
Левой рукой он вырвал стрелу. В зазубренное отверстие хлынул свет, но обзор увеличился не намного. Слева послышался шум. Ланферель успел заметить падающего латника, из-под шлема которого пеной бурлила кровь, и тут же перевел взгляд вперед: до герцога Йоркского оставались считаные шаги. Перехватив копье свободной левой рукой, Ланферель бросился вперед, меся латными башмаками последние ярды грязи, и с боевым кличем, в котором смешались ярость к непокорному врагу и ликование оттого, что атаку лучников удалось пережить, выскочил к рядам англичан.
Сэра Джона Корнуолла тоже обуревала ярость. С самого дня высадки во Франции он командовал передовым отрядом: выводил войско к Гарфлёру, первым штурмовал непокорный город, возглавлял переход от Сены до нынешнего пикардийского плато. А теперь командование авангардом передали герцогу Йоркскому. На взгляд сэра Джона, набожный королевский родич мало годился в вожди.
И все же приказы теперь отдавал Йорк, а командующему, стоявшему ближе к правому отряду, оставалось лишь с этим смириться, что, впрочем, не препятствовало сэру Джону ненавязчиво пояснять латникам, чем и как нужно встретить французов. Враги подходили все ближе. Навстречу им, от флангов к центру, летели плотными потоками стрелы, несущие кровь и смерть. Не смея поднять забрала, полуслепые французы неуклюже оскальзывались в грязи, и в ожидании врага сэр Джон замер на месте, держа наготове копье, меч и алебарду.
— Слушать меня! — крикнул он. Формально он обращался к собственным латникам, но во всем войске вряд ли нашелся бы идиот, способный ослушаться самого сэра Джона Корнуолла, когда дело доходит до битвы. — Когда французы подойдут ближе, на последних шагах они кинутся вперед. Чтобы ударить сильнее и сразу нас разбить. Когда скажу — всем отступить на три шага! Все слышат? По команде отступить на три шага!
Он не сомневался, что помимо его отряда приказ выполнят еще латники сэра Уильяма Портера, с которыми он успел провести краткие учения. На последних шагах враг ринется вперед, целя в англичан копьями. Если в этот миг отступить, то первые мощные удары лишь пронзят воздух и, пока враг соберется с силами, можно ударить в ответ.
— Ждать моей команды! — крикнул сэр Джон, на мгновение ощутив беспокойство: скользкая земля все же опасна. Однако в итоге он счел, что врагам оступиться будет проще.
Англичане стояли в три шеренги, вокруг герцога Йоркского строй углублялся до шести рядов. Йорк, лицо которого приняло озабоченное выражение, не повернул головы на голос сэра Джона и продолжал смотреть прямо перед собой. Кончик его меча, выкованного из бордоской стали, касался земли.
— Как только враг подойдет, — крикнул сэр Джон, искоса взглядывая на герцога, — уходите от удара! Отступайте назад! Французы растеряются — и тогда нападайте!
По виду Йорка было непонятно, внял ли он совету. Герцог по-прежнему смотрел на французский строй, рассыпающийся на глазах: латники на флангах, пытаясь держаться дальше от стрел, жались к центру, а передовых сносило ближе к правому крылу англичан — туда, где развевались знамена самых знатных командующих, вожделенных будущих пленников, за которых можно получить щедрый выкуп. Но даже при всей беспорядочности строя первый полк французов оставался мощной силой: закованная в латы, ощетинившаяся мечами и копьями стальная волна, сметающая все на своем пути и не замечающая стрел, походила на быка, не замечающего роя слепней. Кто-то из врагов падал, замедляя путь другим, и все же на одного англичанина приходилось восемь французов. Сэр Джон следил, как уплотняется и сжимается строй, как толкают и отпихивают друг друга латники. Одним не терпелось вырваться в первые ряды и скорее добраться до знатных пленников, другие осторожничали и скрывались за спинами идущих впереди. И при этом все без исключения мечтали о выкупах, богатствах и победе.
— Бог тебе в помощь, Джон, — явно волнуясь, проговорил сэр Уильям Портер, вставший ближе к другу.
— Я верю, что Бог дарует нам победу, — громко сказал сэр Джон.
— Было бы славно, если бы Он даровал англичанам еще тысячу латников.
— Ты слышал, что говорил король, — повысив голос, ответил сэр Джон. — Нам хватит и того, что есть! Зачем делить победу с другими? Мы англичане! Даже будь нас вполовину меньше, и того бы хватило, чтобы перебить дерьмоголовых шлюхиных детей!
— Господи, помоги! — вздохнул сэр Уильям.
— Делай, как я говорю, Уильям, — спокойно сказал сэр Джон. — Подпусти их ближе, отступи — и бей. Свалишь одного — создашь преграду другому. Понял?
Сэр Уильям кивнул. Французы подошли уже настолько, что оба войска могли распознать противника по гербовым цветам. Правда, французские налатники густо покрывала грязь, и чуть ли не из каждого торчало самое малое по паре стрел.
— А потом убивай второго, — продолжал сэр Джон. — И не мечом, меч тут бесполезен. Лупи выродков алебардой: оглушай, ломай ноги, руби череп. Свалишь второго — и третьему до тебя придется тянуться через два трупа.