Столица
Шрифт:
Последние дни в доме Джин Фу были суматошными. Харскуль гонял меня с утра до вечера в тренировочном зале, оттачивая мои навыки с копьем. Подаренный меч дао он не разрешал приносить, так как я все равно бы не успел ни привыкнуть к нему, ни, тем более, сражаться им.
Брыластый прогнал через поединки со мной всех охранников Джин Фу, в том числе и тех, кто не жил в сыхэюане. По его словам, я должен быстро понимать и перехватывать манеру боя разных людей. Даже Летящий не избежал этого: за десять минут сражения он измолотил меня двумя деревянными мечами и поставил огромный синяк под глазом.
– Давно мечтал это сделать, – сказал он, опустив палки.
Не знаю, результат это тщательного отбора или хорошей выучки, но все люди Добряка оказались мастерами высокого уровня. Сейчас я уже мог оценить их умения по достоинству. Тренировки с одним лишь брыластым приводили меня в отчаяние, ведь я ни разу не смог ни коснуться его, ни избежать всех ударов. И мне уже начало казаться, что я полнейший бездарь, не способный ни на что. И хотя бои с охранниками я тоже проигрывал, но все же успевал нанести несколько ударов, и это вдохновляло меня на еще большие подвиги.
Госпожа Роу временно перенесла с Байсо на меня свою заботу и внимание. Она встречала меня после тренировки, помогала лекарю в залечивании ран, готовила мои любимые блюда. А по вечерам мы сидели с ней во дворике, любовались отражением заката в пруду, и она читала мне стихи знаменитых поэтов.
Некоторые из этих стихов я уже читал раньше, когда озаботился своим образованием после встречи с ректором новой академии, но, если честно, не видел в них никакого смысла. Зачем расписывать на десятки строк падение листочка или солнечный закат, порывы ветерка или свет луны? Ведь каждый может просто поднять голову и полюбоваться на это самостоятельно. Зачем читать про то, как кто-то другой смотрит на небо?
Но после прочтения стихов госпожой Роу я понял, зачем нужна поэзия. Хотя в ней говорится про погоду, природу и прочую ерунду, но на самом деле так поэт пытается передать свое настроение. И когда я высказал эту мысль госпоже Роу, та кивнула:
– Верно. Искусство – это способ проникнуть в голову другого человека, почувствовать на себе его видение мира, его мысли, эмоции. Поэты выражают себя через стихи, художники – через картины, я учусь показывать себя через составление букетов и композиций. И на это тоже нужна определенная смелость, ведь не каждый захочет показать то, что у него таится внутри.
– Согласен. Искусство – это красиво. Но по сути оно бессмысленно. Стихи и картины не могут никого защитить, не помогут добыть пищу, не согреют в холод. Искусством можно заниматься только тем, кому не нужно беспокоиться о крыше над головой.
– А вот тут ты не прав. Я ведь не просто так не даю тебе отдыхать вечерами, – улыбнулась госпожа Роу. – Как думаешь, чем отличается гениальный воин от просто хорошего?
– Ну, наверное, гениального воина никто не может победить? – предположил я.
– Я не разбираюсь в боевых искусствах, но думаю, что победить можно любого. Магией, числом, неподходящими условиями или болезнью. Хороший воин – тот, кто очень много тренируется, у кого есть и сила, и ловкость, и скорость. Он знает тысячу разных ударов, и меч в его руке лежит, как влитой. Гениальный – тот, кто творит свой вид боя, кто чувствует душу меча и следует за ней, для кого бой – не работа, за которую платят, а отражение его сердца.
– Вы хотите сказать, что бой – это тоже искусство? – я недоверчиво покосился на женщину.
– Нет. Я хочу сказать, что бой тоже может быть искусством, как и любое дело в этом мире. Обычный лекарь латает раны, а гениальный создает новые способы лечения. Маг может выучить сотни заклинаний, маг-творец будет их придумывать. Даже пекарь может творить своими руками искусство, выражая себя через выпеченные булочки.
Я рассмеялся, думая, что госпожа Роу шутит. Но она не шутила.
– Искусство всегда прекрасно. Оно совершенно. Когда слушаешь гениальные стихи, то не можешь изменить в них ни единой строчки, ни одного слова. Даже сами звуки при его чтении погружают тебя в новый мир. Также и с картинами, где каждый мазок лежит на своем месте и невозможно ничего добавить или уменьшить. Если ты увидишь бой гениального воина, то поймешь, что каждое его движение по отдельности может быть не идеально, но вместе они создают особый рисунок, в котором все прекрасно.
Шен, я не знаю, куда повернет твоя дорога и кем ты в итоге станешь, но я бы хотела видеть тебя творцом. И неважно, что при этом будет в твоей руке: кисть, копье или молоток.
Вечером последнего дня Джин Фу позвал меня к себе, вручил табличку с высеченным именем Юсо Шен:
– Там также сказано, что ты находишься под покровительством Джин Фу. Не «Золотого неба», не семьи Джин, а лично моим. Если у тебя возникнут какие-то трудности, ты можешь обратиться к любому представителю нашего торгового дома или даже других домов, и тебе постараются помочь. Пользоваться ей или нет – решай сам. И я освобождаю тебя от обязательств ученика.
– Я освобождаю вас от обязательств учителя, – повторил я ритуальную фразу и почувствовал, как ушла незримая тяжесть с моих плеч. Все же ученичество у Джин Фу, который не принял меня как настоящего ученика, тяготило.
– Ты уверен, что должен уйти? Ты мог бы продолжать жить здесь до самого поступления.
– Уверен. Я и так слишком злоупотребил вашим гостеприимством. Благодарю за все науки, что вы мне дали. Если я и смогу поступить в академию, то только потому, что вы мне дали эту возможность.
– Что ж, тогда изредка навещай нас и Байсо.
На следующее утро я вышел из ворот даймень с хуя цян, мешком с одеждой за спиной и небольшим магическим мешочком, спрятанным в поясе. Там лежал меч, именная табличка, деньги, кристаллы с Ки, подарки Джин Фу и Роу. Байсо сам отдал этот мешочек, сказав, что мне нужнее.
С братом мы проговорили всю ночь. Вспоминали, как мы познакомились, Черный район, караван и деревню в лесу, обсуждали скорый приезд Мастера, говорили про планы на жизнь и пообещали друг другу бой через пять лет, чтобы увидеть, кто из нас стал сильнее и круче. Хорошо, что мы сидели в полной темноте и не зажигали лампы, так как я не хотел, чтобы Байсо видел мое лицо. И не хотел видеть его лицо.