Столица
Шрифт:
— Конечно.
В дверь палаты постучали.
— Войдите, — отозвался Отто.
— Э-э-э, Ола, Отто, добрый день. Извините, что помешал.
Я вытерла глаза и взглянула на Рона. Выглядел он прекрасно, как картинка из женского журнала, только глаза у него были грустные.
— Добрый. Ты не помешал.
— Прости, Ола, что не пришел раньше. Но меня не пускали. Я вот… принес тебе разного…
— Хьюдорский шоколад! — сразу же узнала я пакет. — Из центральной кондитерской! Отто, ты только посмотри! Рон, дай я тебя поцелую! Я мечтала об этом шоколаде всю
— Только для аристократов, — улыбнулся Рон. — Один пакет в руки.
Я чмокнула барона в щеку.
— Я тебя люблю!
Отто покачал головой.
— Да, — вдруг с обидой сказал барон, — но замуж ты выходишь за ня Монтера!
— Кто тебе это сказал?
— Все об этом только и судачат. Теперь, когда он стал сыном головы столицы, это сверхвыгодная партия, не то что какой-то лесной барон.
Я с сожалением посмотрела на пакет. Дегустация явно откладывалась.
— Рон, ты меня знаешь не первый день. Я не продаюсь за титулы и деньги.
— Только за шоколад, — вставил Отто.
— Помолчи, а! — разозлилась я на полугнома и обратилась к барону: — Я тебе по секрету скажу, наша «помолвка» с Блондином — вынужденная. Но домой я возвращаюсь свободной девушкой.
На лице Рона отразилась внутренняя борьба, но благородство победило.
— Ирга в подвалах секретной службы, знаешь об этом?
— Я-то знаю, но… его же туда посадили только несколько часов назад, как ты узнал?
Барон пожал плечами.
— Столица. Тут необходимо знать. Ола, понимаю, что поступаю грубо и нетактично, но я сегодня уезжаю домой, и… есть ли у меня шанс?
— Шанс есть всегда, но смотря на что.
— Что ты выйдешь за меня замуж.
Я замялась. Врать барону не хотелось, но и расстраивать тоже. С другой стороны, вдруг именно Ирга создал те запрещенные проклятия? Как-то мне не хочется его ждать тридцать лет с каторги, не гожусь я в героини дамских романов. Меня выручил Отто.
— Медом вам намазано, что ли? — пробурчал он. — Есть у тебя шанс, Рон, и очень серьезный. Только подумай, нужен ли он тебе? Ола не из тех девушек, с которыми можно построить мирную семейную жизнь с деточками и торжественными выездами в свет. Один уже пытался, и где он? В застенках секретной службы. А ты можешь кончить еще хуже, у Ирги хотя бы сила была с ней справляться.
— Эй, — я помахала рукой, — я тут вообще-то. Может, не стоит обо мне такие гадости говорить?
— При чем здесь гадости? — взорвался полугном. — Это правда! Ола, я не хочу, нет — я категорически отказываюсь утешать тебя в следующий раз, когда твоя семейная жизнь разлетится на осколки! Мне больно! Мне тоже больно! Я не могу видеть, как ты страдаешь. Зачем ты его обнадеживаешь? Чтобы через пару месяцев сбежать из лесной глуши, а потом плакать у меня на груди? Чтобы притянуть в его поместье Ёшку, зомби или любую другую неприятность, которые следуют за тобой по пятам? Ола, ты сильный маг и ты только развиваешься, где ты это собираешься делать? В усадьбе, изготавливая мазь от геморроя? А-а-а, делай что хочешь, но не прибегай потом ко мне ныть!
Отто отвернулся к стене и накрылся одеялом с головой. Потрясенная его отповедью, я какое-то время стояла молча. Барон кашлянул и тихо сказал:
— Я бы мог переехать в Чистяково.
Я зажмурилась и так решительно замотала головой, что перед глазами замелькали пятна.
— Нет, — выдавила я из себя правду. — Отто… Все на самом деле так, как он сказал. Я не смогу жить в лесном поместье и делать амулеты от злого глаза или садовых вредителей. А ты не сможешь жить в городе и будешь рваться домой, к своим людям. И я не гожусь на роль жены… традиционной жены. Семья — это там, где двоим хорошо, тепло и уютно. А тебе со мной не будет уютно.
— Но я люблю тебя.
Я протянула барону пакет с драгоценным шоколадом и сморгнула слезы. Мне было жаль этого благородного и доброго человека, но лучше уж все решить сейчас, чем потом рвать по живому.
— Ты не знаешь меня, Рон. А на одной любви долго не проживешь, нужно что-то еще. Мы с Иргой равны по силе, с Живко — по характеру. Ты хороший человек, но… ртуть и серебро становятся жидкими при разной температуре.
Рон грустно улыбнулся и сглотнул, потом несколько раз кашлянул, овладевая голосом.
— Шоколад оставь себе. И… спасибо, Ола. Я еще раз убедился, что мой выбор верен. Ртути не стать серебром, но мы не металлы. Мы люди. А люди меняются. И тогда… — Он поднял мое лицо за подбородок и мимолетно прикоснулся к губам. — Тогда еще увидимся.
Он ушел, а я достала из пакета маленькую шоколадку, откусила кусочек и снова заплакала.
— Не реви! — сказал Отто из-под одеяла. — Грешно есть такой шоколад и плакать. И весь не лопай, мне оставь.
— Я имею право плакать! — сказала я из чистого упрямства, потому что шоколад был настолько божественно вкусен, что перебивать его слезами было действительно грешно. — Я в печали!
— В печали она! Да просто ты от магии отрезана, вот тебе и плохо. А с Роном все равно нужно было что-то решать. Выходи замуж за Живко, он из тебя быстро дурь хворостиной выбьет.
— Вот уж не думала, что ты сторонник физических наказаний. — Мои слезы мгновенно высохли.
— Я сторонник равноправия! Ты его, он тебя, а потом горячий секс. — Полугном откинул одеяло и сел на кровати. — Давай сюда шоколад, я честно поделю.
— Отто, а Отто, — я спрятала пакет за спину, — а почему это ты ешь дары моих поклонников? Заведи себе девиц, которые тебе будут носить подарки, и наслаждайся.
— Твои поклонники, золотце, мне еще должны за то, что я в поте лица провожу с тобой и с ними разъяснительную работу. Написать, что ли, книжку «Что такое Ола и с чем ее едят»? А потом дорого продавать несчастным влюбленным идиотам?
— Что?! — возмутилась я.
Отто с удовольствием принялся перечислять, загибая пальцы:
— Клубок из противоречий, жадности, лени и прожорливости! А! Еще мотовства!
— Жадность и мотовство? Что-то не вяжется, — обиделась я.
— Я же говорю — клубок противоречий. Давай пакет.