Столичный миф
Шрифт:
Однажды они с Васькой пошли на Калининский — позвонил приятель из министерства, надо было подойти, забрать документы. Идти десять минут — хоть воздухом подышать.
Осенний вечер. Кончился дождь. Температура — почти ноль. Сыро и никакого комфорта. Серые облака неохотно пропускали невнятное подобие света. Но после искусственного, подвального, они были рады и такому. Пересекли Арбат, поднялись по переулку к зданию-книжке, где в боковом незаметном подъезде их должны были встретить. Да, в общем-то, и не подъезд это, просто желтая лакированная дверь в белой стене, за ней шесть ступенек и узкий коридор. В конце его сидит вахтерша за письменным столом. У нее
Когда спустя час они снова вышли на улицу, все изменилось. На улице — минус десять. Леха и представить себе не мог, что температура может падать так быстро. Холодный ветер влетел в город и заморозил все, до чего смог дотронуться. На асфальт лег тонкий блеск льда. Целлофановой пленкой лед укутал все дорожные бугорки и трещины, не пропустив ни одной. Как стояли Васька с Лехой — так и заскользили к Арбату под уклон, махая руками, чтобы сохранить равновесие. Остановиться нельзя. За стены не схватишься — там тоже лед. Впереди вниз боком сползал мужик в «Волге», изредка сигналя, бессильный что-либо изменить. Леха скользил, скользил… И ничего с этим не поделаешь. Неспешное движение, все происходит плавно и само собой, и ты плывешь мягко и хочется, чтобы так было вечно.
К чему вся эта история? Ах, Аллочка, Аллочка! Так и я в тебе, милая, думал Леха, глядя на серебряное с чернью кольцо.
А Лизка стояла в ванной перед зеркалом. Поправила волосы.
Над тем местом, где она каждый день училась, в воздухе парит незримый лозунг. Логотип. Лиза его слева направо читала так: «Каждая хорошая стерва — уже наполовину ведьма». Появись он на самом деле на бронзовой табличке у входа — обиделась бы только половина молодых честолюбивых дам. Вторая половина — нет. Архаичные карты и выточенный на коленках магический кристалл им заменил мерцающий экран компьютера. Они пишут занятные программки и с их помощью могут заморочить даже самую чугунную, самую деревянную или просто пустую голову.
Глядя в свои зеленые глаза в отражении в зеркале, Лизка задумалась: а к какой половине относится она? И усмехнулась вдруг: вот уже и задумалась…
Про себя она знала не все, хоть и больше, чем, возможно, стоило. Но сейчас ее интересовал Леха. Лехино сознание религиозно: в нем есть образ светлого будущего — это его жизнь с Аллочкой, образ врага — это скандал с Инфекцией и, следовательно, словами ему ничего не объяснишь. Его нужно за руку отвести в другой мир. На планете миллиард мужиков живет без Аллочки — и хорошо живет. Она сделает Леху миллиард первым.
Удостоверившись, что в сумочке есть противозачаточные пилюли, Лизка по-кошачьи неслышно вышла из ванной. В комнате ее ждал кайфующий Леха, и оставалось надеяться, что у него хватит ума справиться с крошечными металлическими крючками на плечах и в надушенном паху. А не получится — ну что ж, она все сделает сама.
Лизка — ягодка волчья. Отрава того сорта, что французы разливают в хрустальные флаконы и пишут разборчиво «Poison». О чем она думала, идя по коридору? «Прощай, Аллочка. Умри с миром. Жаль, что тебе так не повезло…»
Впоследствии Лиза не смогла вспомнить, что именно повлекло ее на кухню: ведь делать ей там было абсолютно нечего.
В темном воздухе, на ладонь от пола, прозрачная, как сигаретный дым, висела она. Черно-белая Лиза. И глаза не зеленые — а оружейная вороненая сталь. Боевой механизм, владеющий колуном НЛП, якорями и ключами доступа ко всем известным болевым точкам. Средство порабощения двадцать первого века.
…Очнулась Лизка на улице. Принялась застегивать пальто. Поправила туфли. На одних носках — а ты попробуй бежать на таких каблучищах — понеслась по улице, вслед ветру, расчесывающему кусты.
Леха попил пива, потом закрыл за Лизкой дверь. Черт, ну до чего деликатная женщина, увидела кольцо и ушла, не прощаясь, Господи, неужели такие люди еще водятся на Москве?
Ах, Лиза! — Леха причмокнул: «Я люблю тебя, Лиза. Разве можно тебя не любить? Но я никогда не подойду к тебе близко. Никогда. Потому что я хочу жить. А жить с тобою нельзя, как нельзя это делать со Снегурочкой: Ярило обидится».
Ах, Лиза! Ей-Богу, жаль, что нам не по пути, Лиза. Так жаль, право. И дело вовсе не в ее сексуальной практике. Конечно, ее мальчики ее не красят. Но Лизка, с присущим ей тактом, умеет все обставить так, что не придерешься. И говоря честно, разве не более неприятно и тревожно было бы их полное отсутствие? Ведь тогда ее вполне можно было бы заподозрить в лесбиянстве или тайном членстве в какой-нибудь секте. Бывает и так. Так что и тут ничего плохого про нее сказать нельзя.
Дело в другом: редко в ком встречал Леха такую животную страсть к власти. Видя в вещах и событиях лишь свою сторону, Лизка с редким упорством и постоянством встревала в отношения между людьми. Был бы это секс — Леха сказал бы: «С упрямством похотливой сучки».
В сущности, Леха ничего не имел против похотливых сучек. Но в такой примитивной тяге манипулировать людьми есть что-то наивно-детское. Немного стыдное. Здесь что-то не так. Леха не знал пока — «как», он только мог догадываться «как». Чувствовал, что все по-другому.
И Леха попил пива еще, а потом лег спать, и ему снилась Аллочка, ему снилась Лизка, ему снилось лето, до которого оставалось уже меньше месяца.
Что с Лизой может быть дальше? Вполне вероятно, что ее перемелют мудрыми людьми устроенные жернова. Через год-другой она станет грамотно выученным специалистом, у нее появятся свои незаметные и маленькие радости, понятные лишь посвященным и совершенно непонятные непосвященным, и на жажду власти она будет смотреть свысока, как на невроз. Просто как на невроз. Она снимет, наконец, свои траурные одежды — униформу сестер-фанатичек. Патриархи ведомства, в которое она погружалась все глубже, такие жернова предусмотрели.
Так же допустимо, что некоторые люди, отдающие почти всегда при выборе предпочтение мужикам, купятся на ее отличные баллы и чисто русскую околовоенную родословную. Это много значит в некоторых делах на Москве. Кстати, там есть место и не таким стервам, если уж называть вещи своими именами.
Свои имена: местные спецы, полностью располагая некоторыми компактными и постоянными по населению барачными городками для лесорубов, ставили здесь свои романтичные и смелые эксперименты над мужскими коллективами. Оттого местные спецы не могут не быть впереди планеты всей в механике управления обществом. Они обнаружили крайне эффективные и весьма любопытные вещи и долгой практикой наработали элегантные, Боже, до чего же элегантные методики и решения! Но они, скорее всего, откусят себе язык, чем признаются в этом. Потому что нельзя вслух сказать, где они это нашли и какой ценой. Неэтично. Настолько неэтично, что выйдет международный скандал. Они только скрежещут зубами, видя вместо своих имен чужие, когда эти самые технологии приходят из-за бугра. Увы, какие бы ни были они продвинутые специалисты, их образ жизни не располагает давать свои имена…