Столик с видом на трамвай (рассказы)
Шрифт:
Говорит, а у самого рожа так и лоснится, так и сияет.
– Ну давай,- говорю.- Выкладывай, только бесполезно.
У Сенькина рот до ушей.
– Встречает меня сейчас Виталий Иванович и говорит: "Чтобы завтра утром расчет Е3856 был у меня на столе. Наш отчет в министерстве". Сел в машину и укатил в главк. Вот так!
Я обомлел. Задание Е3856 мы с Сенькиным получили всего неделю назад, о срочности и речи не было, и я, честно говоря, даже не думал к нему приступать.
– Врешь!
– говорю.
– Хочешь верь, хочешь нет, дело хозяйское. Я лично гробиться не собираюсь. Понижать меня некуда, поскольку я и
И ушел. Я за телефон: "Где Виталий Иванович?" - "Уехал в главк, сегодня не будет".
Что делать? Этому типу Сенькину было бы легче: у него жена оператором на ЭВМ работает и теща преподает арифметику в четвертом классе, а у меня всего и радости: общежитие физико-математического института из окна виднеется. И едва я подумал про институт, то сразу понял, что спасен.
До утра в ту ночь светились окна общежития физико-математического института, а я мотался на такси по вокзалам, закупая в огромных количествах пиво и бутерброды. К утру расчет Е3856 был готов. Это был тринадцатый подвиг Геракла в условиях современной цивилизации и научно-технической революции.
Утром, пошатываясь, с рулоном чертежей под мышкой, я поплелся на работу. Шеф был у себя.
– Что это?
– удивился он.
– Вы же сами... к утру...- пробормотал я, уже догадываясь, что Сенькин разыграл.
Шеф пробежал расчеты и уставился на меня.
– Этого не может быть... За неделю...
– За ночь,- поправил я.
– Идите отдохните... Хотя, вернитесь... Впрочем, идите...
Шеф то снимал очки, то надевал их, разглядывая меня, точно видел первый раз в жизни.
Через неделю мне дали премию. Через месяц я уже заведовал отделом. Через год я был начальником управления. Через два года-управляющим главком.
Сейчас у меня три секретарши, шесть телефонов и четыре курьера. Это предел, о котором может мечтать Скромный экономист. Я почти счастлив. Почти, потому что первого апреля мне немного грустно. В этот веселый день по шести телефонам говорятся лишь умные речи, три секретарши пропускают лишь людей, у которых на уме не розыгрыши, а лимиты и неликвидные фонды. Четыре курьера носят лишь залитые сургучом невзрывоопасные конверты.
Только ближе к вечеру каждого первого апреля звонит младший экономист Сенькин.
– Бдю,- говорю я ему с надеждой.- Так что бесполезно.
– Что вы, Максим Петрович! И в мыслях ничего похожего нет! Я звоню, чтобы поздравить вас с праздничком. Первое апреля теперь днем смеха называется. Вы небось и не читали за делами. Так что с днем смеха вас, Максим Петрович! Желаю вам и вашей семье долгого, здорового, счастливого смеха. Извините за беспокойство.
На той стороне частые гудки, а я с грустью смотрю на трубку. Да, теперь хохмы уже не будет...
ЧЕТВЕРТЬ ТОПОЛЯ НА ПЛЮЩИХЕ
Шофер автофургона "Мясо" Иван Синицын решил начать с понедельника новую жизнь. В понедельник Вечером, поставив на место машину, Иван очень удачно спрятался за мойкой от двух своих дружков, затем благополучно миновал комплектующуюся тройку возле проходной; заткнув уши, промчался мимо скверика возле гастронома, из которого неслись сладкие голоса знакомых: "Иван? Третьим будешь? Иван, я тебе нужен?" - и очутился почти что возле дома.
Но самая главная опасность как раз и была возле дома. Опасность возвышалась желтым дощатым пивным ларьком посредине пустыря, усеянного ржавыми консервными банками
У "Маруси" каждая консервная банка знала Ивана Синицына и Иван Синицын тоже знал каждую консервную банку. A о людях и говорить нечего.
Самое главное, "Марусю" нельзя было ни обойти, ни объехать. Все тропинки вели к ней. За многие годы сеть дорожек, дорог и тротуаров в микрорайоне Ивана складывалась в зависимости от силы притяжения "Маруси", наподобие того, как наша солнечная система образовывалась вокруг Солнца, и поэтому куда бы ты ни захотел пойти, все равно оказывался возле "Маруси".
Сегодня Иван не хотел идти к "Марусе", но сеть дорожек все глубже и глубже подтягивала его к пив-точке. Иван Синицын барахтался в этих дорожках, как муха в паутине, он рвался к дому, он делал обманные движения, он наступал сам себе на ноги, он даже зажал рот, словно горькая пивная жидкость может сама собой пронестись над усеянным хламом лунным пейзажем и влиться в рот, однако сила пивтяжести была неумолима.
Иван совсем было уже оказался подтянутым к злодейке "Марусе", уже показался ее желтый потрескавшийся рот, уже вот и хвост очереди, и Иван даже спрашивает хриплым, спекшимся горлом: "Браток, ты последний?" - как вдруг рука шофера случайно скользнула в карман и нащупала хрустящую бумажку. Ивана словно током ударило. Четвертная! Как он мог забыть, что сегодня, готовясь к новой жизни, специально обменял в буфете на четвертную всю мелочь. Чтобы не было соблазна. Ведь стоять с четвертной в пивной очереди глупо, смешно и даже как-то неэтично потом набивать мокрой тяжелой сдачей карманы.
Вот почему хруст новенькой четвертной вырвал своего обладателя из пивной паутины, и освобожденный Иван помчался прямо к универмагу. Универмаг играл важную роль в планах Синицына начать новую жизнь. В универмаге Ивану надо было купить подарки для установления новых дипломатических отношений с женой и тещей. Прежде всего с тещей, ибо с тещей Иван вот уже многие годы находился в состоянии то холодной, то горячей войны, но больше все-таки горячей.
Иван хотел купить сковородку. Тяжелую чугунную сковородку. Почему именно сковородку, да еще чугунную и тяжелую, станет ясно, если рассказать об одной слабости тещи. В состоянии горячей войны с Иваном теща из всех видов оружия индивидуального уничтожения предпочитала шипящую сковородку. Эта небольшая алюминевая сковородка не могла нанести серьезного увечья, она поражала противника главным образом содержимым, и, купив тяжелую чугунную сковородку, Иван как бы тем самым говорил: "Вот вам, дорогая теща, серьезное оружие. Я дарю его вам, ибо знаю, что у вас теперь не будет случая применить его - я начал новую жизнь".
Купив в универмаге сковороду теще и нечто розовое, воздушное, венгерское жене, Иван забежал еще в кинотеатр "Ореол" и взял билеты на фильм "Три тополя на Плющихе". После этого, готовый к новой жизни, Иван Синицын переступил порог своей квартиры.
– Готов?
– привычно спросила жена.- Сегодня что-то рано.
– Он всегда готов,- сострила теща.
Теща у Ивана была как бы конферансье - она любила острить.
– Во! Нюхайте!-Иван радостно дыхнул на женщин возле плиты. Газовая плита никак не прореагировала на дыхание Ивана Синицына. Обычно она в таких случаях сразу тухла, удушенная запахом портвейна "Золотистый".