Столкновение у Балансира
Шрифт:
— Пора, — сказал он. — Корабль отправляется.
Неспособная что-либо сказать, Лейя просто кивнула. Напоследок она поцеловала каждого из детей, Хэн сделал то же самое. В сопровождении Ц-ЗПО трое детей взошли на борт челнока, и через мгновение тот вознесся над палубой.
Челнок покинул гостеприимный ангар.
* * *
Были и прочие расставания, тоже довольно непростые. Ландо, Люк, Мара, Календа, Гаэриэль, остальные, — все они прекрасно осознавали, каков истинный расклад сил и каковы их шансы выйти из грядущей передряги
Но существовал особый род прощаний, при котором испытывались совершенно другие эмоции. Был один человек, с которым Хэн хотел повидаться, прежде чем отправиться на войну. И этот человек сидел в карцере.
Возможно, его влекло любопытство. Возможно — последняя, неперетершаяся родственная нить. А может быть, эти нити были гораздо крепче, чем ему казалось. Возможно, кровные узы были сильнее предательства.
Существовал и еще один вариант, в который Хэн, правда, не сильно верил, — он просто хотел позлорадствовать. Нет, его ощущения были совсем иными, но кто знает?
Какими бы ни были причины этого визита, но он все же пришел. Охранник открыл перед ним дверь, и Хэн вошел в тюремную камеру. На низкой койке у дальней стены помещения развалился Тракен.
— Привет, Тракен, — проговорил вошедший.
— Здравствуй, Хэн. Пришел поглазеть на редкого зверя, попавшего в клетку?
— Я и сам пока не уверен, зачем пришел, — сказал Хэн. — По какой-то причине я был должен повидать тебя. И вот я здесь.
— А я здесь. — На лицо Тракена наползла злобная усмешка. Он поднял голову, широко расправил плечи и выпятил грудь. — Я здесь, — повторил он. — Наслаждайся этим зрелищем.
— Тебе не следовало поступать так, Тракен.
— О, мне много чего не следовало делать, — проронил узник. — И мне уж точно не следовало гоняться за этими жалкими сопляками. Вот она, роковая ошибка. Фатальная. Но постой, ты должно быть, говорил о чем-то другом?
— Дети, — сказал Хэн. — Мои дети. Тебе не следовало похищать детей. Никогда не впутывай в свои дела невинных. Всегда стой на страже своей семьи. Две древнейшие традиции кореллиан. Я помню, как ты насмехался над ними, заявляя, что невелик грех, если их нарушить. Но это были просто слова. А сейчас ты не просто начал глумиться над законами. Ты их нарушил. Тракен, как ты мог?
— Легче легкого, — хмыкнул Тракен. — Дети сами попали мне в руки. Как я мог не воспользоваться своим шансом? Да и зачем мне было отказываться от него?
— Затем, что так не поступают, кузен. Пленник устало вздохнул и прислонился к стене.
— Хэн. Прошу тебя. Я заперт в этой клетке. Наверняка самой продолжительной частью моего судебного процесса будет зачитывание выдвинутых против меня обвинений. Присяжным даже не придется отправляться на совещание. Разумнее всего будет просто взять, да и пристрелить меня. Но надо мной смилостивятся — и отправят гнить в застенки тюремной камеры до конца дней моих. Так что… тебе не кажется, что сейчас не время поучать меня жизни? Не слишком ли поздно для этого?
— Ты проиграл, Тракен, — сказал Хэн. — Ты потерял все, что имел.
Пленник хихикнул.
— Ты прав Хэн. Абсолютно прав. Но есть у меня одно утешение.
— Какое же, Тракен?
Тракен Сал-Соло, несостоявшийся Диктат Корел-лии, указал расплывчатым жестом куда-то вовне этой камеры, в сторону звезд.
— Там снаружи флот Триады, — промолвил он. — Быть может, я и проиграл, Хэн. Но мне становится легче от одной только мысли, что и ты еще не выиграл. — Он усмехнулся, до ужаса точно сымитировав собственную Хэнову косую ухмылку, ставшую через мгновение холодной и жестокой. — И вряд ли выиграешь.
Хэн пронзил своего кузена испепеляющим взглядом. Затем, не проронив больше ни слова, он развернулся и постучал в дверь камеры. Она скользнула в сторону, и Хэн вышел.
Он так и не понял, зачем приходил.
15. СТОЛКНОВЕНИЕ У БАЛАНСИРА
Вот и пришло время вылета — как бы ни тяжело было это признавать. Бакурианцам не помешала бы вся огневая мощь свежезалатанного <Тысячелетнего сокола>, а это означало, что кораблю требовался полностью укомплектованный экипаж: пилот, старпом и бортстрелок. Естественно, позиции пилота и его помощника не оспаривались. Хэн и Чуй настолько вжились в эти роли, что не мыслили на своем месте никого другого.
Но очень многие пытались отговорить Лейю от затеи устроиться бортстрелком у счетверенной лазерной турели. Говорили, что негоже главе Новой Республики летать где попало, постреливая из пушки по врагам. Лейя была непреклонна. Она слишком устала от того, что за последние несколько недель ею только и делали, что помыкали. Пришло время расплачиваться по счетам. Чем сильнее окружающие пытались надавить на нее, тем решительнее становились ее намерения. Даже Оссиледж предпринял попытку убедить ее отказаться от этой рискованной затеи. И даже Оссиледж вскоре понял, что это бесполезно.
Но теперь она была на борту, и Чубакка был на борту, и <Сокол> был готов стартовать. Время пришло. Хэн в последний раз бросил взгляд на приборы, получил разрешение на взлет и врубил репульсоры. Корабль взмыл к небесам Вырвавшись из ангара <Нарушителя>, Хэн подал энергию на досветовые двигатели и стал дожидаться остальных. В этот раз им всем предстояло выйти на бой единым фронтом: ему, Лейе и Чуй на <Тысячелетнем соколе>, Маре на борту <Пламени Джейд>, Ландо на <Госпоже удаче>, Люку на <крестокрыле>. Была своя логика в том, чтобы поместить все небакурианские корабли в одну формацию. Прочим пилотам не пришлось разбивать свои построения и подстраиваться под непривычных напарников. Зато теперь ведомые у Хэна были что надо. Он бывал на их кораблях и знал их возможности — что еше более важно, он знал самих пилотов и доверял им на все сто.
<Госпожа удача> вырвалась из тесноты ангара и пристроилась позади <Сокола>. Внезапно Хэн ощутил небывалый прилив сил. Да, он летел навстречу опасности, кровопролитным схваткам, ну и что? Он уже не раз бывал в подобных передрягах. Сейчас же он находился за штурвалом своего собственного корабля, в космосе, окруженный друзьями. Чего бояться? На глазах у Хэна <Госпожа удача> выписала двойную бочку, а с ангарной палубы взмывал тем временем <крестокрыл> Люка. И корел-лианин не удержался от громкого, заливистого хохота.