Столп огненный
Шрифт:
Мы повесили его перед собором Кингсбриджа, как заведено, на обычном месте для казней. В конце концов, если не можешь убить человека на глазах у Господа, тебе вообще не стоило его убивать.
Шериф вывел его из темницы под зданием гильдейского собрания, с руками, крепко связанными за спиною. Он ступал твердо, взгляд бесстрашно устремлен вперед, бледное лицо выражало решимость.
Толпа проклинала его и осыпала насмешками. Он словно не замечал зевак. Зато увидел меня. Наши взгляды встретились, и между нами будто промелькнула вся жизнь.
На
Я охотился за ним много лет. Он был заговорщиком и истребил бы половину правителей нашей страны, в том числе большинство членов королевской семьи, всех разом, удайся ему тот жестокий и кровавый замысел – и не сумей я его остановить.
Я всю свою жизнь выслеживал таких, как он, злодеев, намеревавшихся совершить то или иное преступление, и многих из них казнили; их не просто вешали, а растягивали на дыбе и четвертовали, ибо таково достойное воздаяние тем, кто замышляет наихудшее на свете злодейство.
Да, я много раз наблюдал, как умирает человек, сознающий, что именно мне, больше, чем кому-либо другому, он обязан сей справедливой, но жестокой карой. Я делал это для своей страны, которая мне дорога, для своей государыни, которой служу, а также ради, если угодно, некоего принципа, ради убеждения, что всякий человек вправе самостоятельно выбирать, как относиться к Богу.
Он был последним из множества людей, отправленных мною в ад, однако его смерть заставила меня вспомнить первого…
Часть первая. 1558
Глава 1
Нед Уиллард вернулся домой, в Кингсбридж, под пологом снежной бури.
Из гавани Кума он поднялся вверх по реке на неторопливом суденышке, нагруженном сукном из Антверпена и вином из Бордо. Когда, по его прикидкам, суденышко наконец доползло до окрестностей Кингсбриджа, он плотнее запахнул французский плащ, укрывавший его плечи, натянул поглубже колпак, вышел из крохотного помещения внизу на палубу и устремил взор вперед.
Поначалу его ожидало разочарование, ибо кругом, куда ни посмотри, был только густой снег. Но желание увидеть город нарастало в нем, сродни боли, и он упорно вглядывался в снежную пелену, не желая терять надежду. Вскоре его упорство принесло плоды, поскольку буря стала ослабевать. Внезапно над головой возник кусочек чистого голубого неба. Над макушками торчавших вдоль берега деревьев он увидел колокольню собора – высотой ровно четыре сотни и еще пять футов, как было известно каждому ученику кингсбриджской грамматической школы. На крыльях каменного ангела, взиравшего на город с навершия шпиля, сегодня лежал снег, отчего кончики перьев из сизо-серых сделались ослепительно-белыми. Солнечный луч на глазах Уилларда коснулся статуи, и снег заискрился; вышло так, словно ангел благословил путника. А затем снежная пелена снова сгустилась и ангел пропал из виду.
Теперь Нед различал только деревья на берегу, но его воображение рисовало живые картины города. Ему предстояло увидеться, воссоединиться с матерью после года разлуки. Нет, он не станет рассказывать ей, как сильно тосковал, ведь мужчине в возрасте восемнадцати лет надлежит быть самостоятельным и независимым.
Сильнее всего он тосковал по Марджери. Он влюбился в нее – вот уж поистине не придумаешь ничего глупее и несвоевременнее – за несколько недель до отъезда из Кингсбриджа в Кале, этот принадлежавший англичанам порт на северном побережье Франции, где должен был провести целый год. С проказливой и хитроумной дочкой сэра Реджинальда Фицджеральда ему нравилось играть с самого детства. Когда она повзрослела, ее проказливость приобрела новое очарование, в чем Нед признавался себе, глядя на Марджери в церкви. В горле пересыхало, дыхание сбивалось, и он осмеливался лишь смотреть на нее, ведь она была на три года моложе. Однако сама Марджери не стеснялась своих чувств. Они целовались на кладбище Кингсбриджа, под внушительным надгробием на могиле приора Филиппа, монаха, который освятил местный собор четыре столетия назад. В этом долгом и страстном поцелуе не было ничего детского. А потом она засмеялась и убежала.
Но подарила ему новый поцелуй на следующий день. А вечером, накануне его отбытия во Францию, они признались друг другу в любви.
Первые несколько недель разлуки они обменивались любовными посланиями. Родителям о своих чувствах они не говорили, это казалось слишком поспешным шагом, и потому писать открыто не было возможности, но Нед признался во всем своему старшему брату Барни, и тот согласился передавать послания. А затем Барни покинул Кингсбридж и отправился в Севилью. У Марджери тоже был старший брат, Ролло, но ему она доверяла вовсе не в такой степени, в какой Нед полагался на Барни. Поэтому переписка оборвалась.
На чувствах самого Неда отсутствие писем нисколько не сказывалось. Он слыхал, конечно, что люди говорят о юношеской влюбленности, и потому то и дело проверял себя, ожидая ощутить некие перемены; но те все не наступали. Стоило ему провести в Кале всего несколько недель, как кузина Тереза недвусмысленно дала понять, что он ей сильно нравится и она готова на все, чтобы это доказать. Однако Нед без малейшего труда устоял перед искушением. Он размышлял над этим, удивляясь сам себе, поскольку никогда прежде не упускал случая поцеловать красивую девчонку с круглыми грудками.
А сейчас его беспокоило кое-что еще. Отвергнув Терезу, он пребывал в уверенности, что его чувства к Марджери останутся неизменными, даже в разлуке, однако теперь он спрашивал себя, что произойдет, когда он ее увидит. Окажется ли Марджери во плоти столь же притягательной, как образ, засевший в памяти? Переживет ли их любовь воссоединение?
И что сталось с нею? Для четырнадцатилетней девушки год – длинный срок; да, ей уже пятнадцать, но это не имеет значения. Быть может, ее чувства остыли, когда прекратилась переписка. Быть может, она целовалась с кем-то другим у могилы приора Филиппа. Нед признавался себе, что страшно расстроится, если узнает, что она стала равнодушной к нему. И потом, если она по-прежнему его любит, сравнится ли настоящий Нед с теми чудесными воспоминаниями, какие оставались у Марджери?
Буря снова поутихла, и Уиллард увидел, что судно достигло западных предместий Кингсбриджа. По обоим берегам различались мастерские и прочие постройки, нуждавшиеся в обильном водотоке, – красильни, прядильни, бумажные мастерские и скотобойни. Все эти ремесла были весьма, так сказать, пахучими, а потому жилье на западных окраинах наверняка стоило дешево.
Впереди показался остров Прокаженных. Разумеется, название устарело, вот уже несколько столетий прокаженные на этом острове не появлялись. У ближней оконечности острова проступали очертания госпиталя Керис, основанного монахиней, что спасла город от Черной Смерти. Когда судно подошло ближе, Нед разглядел за госпиталем великолепные двойные арки моста Мерфина, соединявшего остров с северным и южным берегами. История любви Керис и Мерфина давно сделалась местным преданием, ее рассказывали зимними вечерами у очагов на протяжении поколений.