Столп огненный
Шрифт:
Елизавета говорила с ним по-французски, подшучивала над его слабыми познаниями в латыни и разочаровалась, когда он признался, что не в силах помочь ей лучше освоить испанский. Она позволяла Неду читать книги из своей библиотеки, но при условии, что он станет обсуждать прочитанное с нею. Она задавала ему вопросы по поводу финансов, и из этих вопросов становилось ясно, что в делах она разбирается ничуть не хуже его самого.
Всего через несколько дней Нед узнал два важных обстоятельства.
Во-первых, Елизавета не строила козней против королевы Марии Тюдор. На самом деле
Во-вторых, Елизавета была протестанткой, сколько бы Сесил ни уверял, что она не отдает предпочтения ни одному вероисповеданию. Она ходила к мессе и соблюдала все католические обряды, как от нее ожидали, но все это было показным рвением. Втайне она часто обращалась к эразмовым «Парафразам к Новому Завету». А больше всего принцессу выдавали ругательства. Когда бранилась, она употребляла слова, которые католики сочли бы оскорбительными. На людях, разумеется, она использовала выражения, которые звучали не столь кощунственно: просто «кровь» вместо «клянусь кровью Христовой», просто «раны» вместо «Христовых ран», «чрево» вместо «Приснодева». Но в тесном кругу вела себя свободнее, клялась мессой и частенько упоминала «тело Христово».
По утрам она занималась с наставниками, а Нед усаживался за учетные книги в приемной Сесила. Имущества у Елизаветы было в достатке, и частью обязанностей Неда являлось следить за тем, чтобы все положенные средства уплачивались ей полностью и в срок. После полуденной еды Елизавета отдыхала и порой приглашала доверенных слуг поболтать. Все собирались в комнате, известной как «епископская»; там стояли самые удобные во всем дворце стулья, имелась доска для шахмат – и верджинел, клавиши которого принцесса иногда перебирала. Среди тех, кого Елизавета приглашала, всегда была ее камеристка Нелл Бэйнсфорд, а время от времени приглашения удостаивался и казначей Том Парри.
Нед, конечно, не принадлежал к этому узкому кружку доверенных лиц, но однажды, когда Сесил отсутствовал во дворце, его позвали обсудить, как отметить двадцать пятый день рождения Елизаветы, 7 сентября; до праздника оставалось чуть больше двух недель. Возник спор, следует ли устроить пышное празднество в Лондоне, для чего потребуется разрешение королевы, или можно обойтись скромным торжеством в Хэтфилде, где можно творить все, что заблагорассудится.
В разгар этого спора и прибыл нежданный гость.
Сперва по двору простучали копыта, сразу несколько лошадей проскакали под надвратной аркой. Нед поспешил к слюдяному окну и выглянул наружу, силясь рассмотреть, кто приехал. Во дворе обнаружились шестеро всадников, восседавших на могучих, явно дорогих лошадях. Из конюшни выбежали конюхи, чтобы помочь гостям. Нед пригляделся к чужакам и, к своему изумлению, узнал одного из них.
– Это же граф Суизин! – воскликнул юноша. – Что ему тут нужно?
Первая мысль, пришедшая Неду на ум, была связана с Марджери. Неужто граф прискакал сообщить, что помолвка его сына Барта разорвана? Да нет, чушь какая! Даже если помолвку отменили, кто такой Нед, чтобы сам граф потрудился ему о том сообщить?
В чем же причина?
Гостей проводили внутрь, забрав у них пропыленные дорогой плащи. Несколько минут спустя в епископскую пришел слуга, поведавший, что граф Ширинг просит встречи с леди Елизаветой. Елизавета ответила, что примет его прямо сейчас.
Граф Суизин был крупным мужчиной с громким голосом; войдя, он словно заполнил собою все помещение. Нед, Нелл и Том тут же встали, но Елизавета осталась сидеть, как бы давая понять, что королевская кровь в ее жилах значит куда больше, чем старшинство Суизина по возрасту. Граф низко поклонился, но заговорил почти по-домашнему, будто дядя обращался к племяннице:
– Рад видеть вас столь цветущей и столь прекрасной.
– Не чаяла вас увидеть, граф, и несказанно рада встрече. – Тон Елизаветы выдавал настороженность; принцесса, похоже, не доверяла Суизину, и у нее, как подумалось Неду, были для того веские основания. Истовые католики вроде Суизина многое обрели при королеве Марии Тюдор и потому страшились возрождения протестантства; им нисколько не хотелось, чтобы Елизавета взошла на трон.
– Столь прекрасная! И всего-то почти двадцать пять! – продолжал Суизин. – Мужчинам с горячей кровью, наподобие меня, больно видеть, как этакая красота пропадает понапрасну. Прошу прощения за вольность, но я привык говорить прямо.
– Неужели? – холодно отозвалась Елизавета. Она не терпела никаких намеков на плотские радости, тем более в шутливых и громогласных речах.
Суизин ощутил недовольство принцессы и потому перевел взгляд на троих слуг за ее спиной. Он явно спрашивал себя, не стоит ли попросить у принцессы встречи наедине. Неда он сразу узнал и слегка удивился, но вслух ничего не сказал, а снова повернулся к Елизавете.
– Милая, мы можем побеседовать вдвоем?
Этакая беспричинная непринужденность в общении отнюдь не была способом покорить сердце Елизаветы. Она была младшей дочерью в семье, вдобавок, как поговаривали, незаконнорожденной, и потому чрезвычайно остро воспринимала любые проявления неуважения к себе. Но Суизин был слишком глуп, чтобы догадаться об этом.
– Леди Елизавете запрещено оставаться наедине с мужчиной, – сказал Том Парри. – Таково повеление королевы.
– Чепуха! – фыркнул Суизин.
Неду отчаянно хотелось, чтобы в комнате появился сэр Сесил. Все-таки слугам слишком рискованно противиться графу. Не исключено, кстати, что Суизин нарочно выбрал для своего приезда тот день, когда во дворце нет никого из старших советников Елизаветы.
Что же он замыслил?
– Елизавете нечего опасаться, – заверил Суизин и хохотнул. От этого звука Неда пробрал холодок.