Стоп-кран
Шрифт:
Она сидела на диванчике, гоняла чаек и, похоже, ничуть не беспокоилась о том, что их вагон беспричинно и невозможно перелетел с хвоста, с шестнадцатого номера, к тепловозу. А рядом, прислоненная к стенке, красовалась желтая шестиструнка, украшенная бантом, как кошка.
Беспричинно – вряд ли. В этом поезде на все есть своя причина, Ким сие давно понял. А что до невозможности, так тоже пора бы привыкнуть к игривым шуткам железнодорожного пространства-времени…
– Нашла? – об очевидном спросила Настасью сварливая Танька.
– Еле-еле, – отвечала Настасья, тяжко плюхаясь рядом с чаевничающей девицей. – Представляешь, они там в ресторане какие-то игры затеяли, да еще с ружьями, хулиганье, ряженые какие-то, орут, все перепились, ножами машут, а наш стоит посреди – бле-едный, ну, прямо счас упадет. Вовремя подоспела…
– Да уж, – только и сказал Ким. И все-таки не стерпел, спросил: – Чего это ваш вагон с места на место скачет? Был шестнадцатым, стал… каким?
– Как был шестнадцатым, так и остался, – ответила Настасья Петровна, с беспокойством взглянув на Кима: не перепил ли он часом с ряженым хулиганьем.
А Танька, похоже, играла в обиду, с Кимом принципиально не разговаривала, сосала карамельку.
– Все. Вопрос снят, – успокоился Ким.
Он и вправду успокоился. Ну, подумаешь, расстрелять его хотели! Так это когда было! А сейчас он вернулся в родное (в этом поезде – несомненно!) купе, к родным женщинам, чайку ему нальют, бутерброд с колбасой сварганят, спать уложат… Хотя нет, постойте, эта тихая программа рассчитана на продолжение поездки к Светлому Будущему, а продолжение в планы Кима не входит. К черту колбасу! В планы Кима входит са-авсем иное…
Ким не успел сформулировать для себя, что именно входит в его планы. С грохотом распахнулась дверь, и в вагон ворвались… Кто бы вы думали?.. Конечно!.. Добровольцы-строители во главе с Петром Ивановичем. Человек сто их было… Ну, не сто, ну не меньше пятнадцати, это уж точно… С гиканьем и свистом шуранули они по вагону, Петр Иванович впереди несся и боковым зрением заметил длинную фигуру Кима в купе проводников. Но пока сигнал шел от глаза в мозг, а потом от мозга к ногам, Петр Иванович успел проскочить полвагона, там и затормозил (дошел-таки сигнал куда надо) и закричал оттуда:
– Ким, ты, что ли?..
– Вряд ли, – не замедлил с ответом Ким. – Меня же кокнули.
– Не-ет, тебя не кокнули, – ликуя, сообщил Петр Иванович, продираясь назад сквозь толпу своих же (тоже затормозивших) подопечных. – Ты, я вижу, выкрутился, тип такой, ты, я вижу, их всех натянул кое-куда…
Добрался до купе, бросился к Киму, облапил его неслабыми ручками – будто век не виделись, будто Ким и впрямь с того света в шестнадцатый вагон возвратился.
А ведь и впрямь с того света…
– Ты чего орешь? – не стерпела безобразия Настасья Петровна. – И топаете тут, как лоси, грязи нанесли – вона сколько. А ну, кыш!
– Не возникай, тетя, – сказал Петр Иванович, не выпуская Кима из суровых мужских объятий. – Я друга нашел, а ты меня позоришь по-черному. Нехорошо.
– А орать хорошо? – успокаиваясь, для порядка, добавила Настасья. – Нашел, так и обнимись тихонько, а не топай тут… А эти, с тобой, тоже друга нашли?
– А то! – загорланили комсомольцы. – Еще как! Сурово! Спрашиваешь, мамаша!..
Ким терпел объятия, сам себе удивлялся. Он этого Командира всего-ничего знает, даже не знает ни фига, а ведь рад ему. Впрочем, он сейчас, похоже, всему рад. Вон, Танька мрачнее мрачного, а он опять рад. Подмигнул ей из-за широкого плеча Петра Ивановича.
– Петр Иванович, познакомься с девушкой. Хорошая девушка. Таней зовут. Рекомендую.
– Кто-то, между прочим, спеть обещал, – индифферентно сказала Танька. – Кому-то, между прочим, дефицитную гитару притаранили…
– Спою, – согласился Ким, выдираясь из объятий нового друга. – Сейчас выясним кое-что и – спою, – деловой он был, Ким, ужас просто. – Настасья Петровна, остановки никакой не намечается?
– Не слыхала, – пожала та плечами. – Указаний не поступало. Не должно быть вроде…
– Вы эту трассу знаете?
– Пока знакомая дорожка, ездила по ней. А куда свернем – не ведаю.
– Дальше, – меня не интересует, – отмахнулся Ким. – Я про сейчас. Если б мы не экспрессом шли, когда б остановились?
Все вокруг поутихли, сообразили: человек дело задумал. Какое – потом объяснит. Настасья Петровна на часы посмотрела, потом в окно заглянула. Сказала:
– Минут через десять, верно. Станция Большие Грязи называется.
– Емкое название, – улыбнулся Ким. – Подходящее… Вагоны с твоими орлами где? – это он уже Командира спросил.
– Этот наш, – ответил Командир. – И еще два – сзади…
Почему бы и нет, подумал Ким, ведь это – мой спектакль, а мне удобно, чтоб они были сзади. Чтоб они были вместе, чтоб Настасья и Танька тоже были в них. Хотя это – бред… это – бред… это – бред… повторял он про себя, словно решаясь на что-то. На преступление? На подвиг? История рассудит.
И ведь решился. Шагнул в коридор – прямо к фотографии с Красной площадью, мельком глянул на нее – хоть здесь все на месте, ничего с пространством-временем не напутано: вон – Мавзолей, вон – Спасская, вон – часы на ней, полдесятого показывают. Посмотрел на свои электронные забавное совпадение: на экранчике серели цифры: 21. 30…
К добру, подумал он.
Повернулся, резко дернул стоп-кран.
Вскормленный калорийной системой Станиславского, Ким знал точно: если в первом действии на сцене торчит опломбированный стоп-кран, то в последнем пломба должна быть сорвана.
Вагон рванулся вперед, срываясь с колесных осей, а те не пустили его, жестко погасили инерцию, и сами с омерзительным скрежетом и визгом поволоклись по рельсам, намертво зажатые не то тормозом Матросова, не то тормозом Вестингауза, Ким точно не помнил. Он повалился на Настасью Петровну. Петр Иванович грохнулся в объятия Таньки. А комсомольцы попадали друг на друга прямо в коридоре.