Сторонний взгляд
Шрифт:
Теперь я для него бесполезна.
Я чувствую, как он придвигается ко мне, и всё же мы по-прежнему на расстоянии вытянутой руки.
— Как ты это делаешь, я никогда не видел никого столь же грациозного, как и ты, или такого же осведомлённого о своём теле или пространстве вокруг. Ты двигаешься, как будто идешь по воздуху, особенно когда никто не смотрит. Ты нашла путь к моей реке, и ни разу не споткнулась.
Благоговение слышно в каждом его слове, только я всё равно чувствую лишь стыд и смущение.
Мы оба молчим, и кажется, что проходят минуты, и если б у меня
— Я не знаю, о чём ты говоришь, и я прошла твоё испытание, я сказала тебе, что ты не показывал ни одного пальца.
— Да, ты прошла. Ты прошла, поскольку не слышала, чтобы я двигался, а не потому, что видела мои пальцы. Какого цвета у меня глаза?
Мой позвоночник цепенеет, и я хочу убежать.
— Я недостаточно близко, чтобы сказать.
Ещё одна ложь.
Он делает ещё один шаг ко мне, носки его ботинок упираются в мои. Это идентично тому, как он приблизился ко мне, когда нашел меня в реке. Только в этот раз нет никакого гнева, текущего от его тела к моему. Он не пытается запугать меня.
— А теперь, какого они цвета? — давит он на меня, чтобы я ответила ещё раз, и он так близко, практически грудь к груди, что я чувствую жар его тела напротив моего. У меня нет выбора.
Больше никакой лжи.
Я неуверенно поднимаю свою дрожащую руку и колеблюсь, моя рука дрожит в движении. Кажется, сам воздух между нами, вибрирует от моей нервной энергии, и моё опасение очевидно ему. Затем я чувствую его глубокое и медленное дыхание, он понимает моё намерение и ожидает его, и неожиданно я больше не нервничаю. Он знает, что я собираюсь прикоснуться к нему, и он хочет, чтобы это произошло. Ему нужны мои руки на его лице.
Тишина воцаряется вокруг нас, когда кончики моих пальцев достигают его подбородка. Этот первое прикосновение легче пёрышка и более интимное, чем что-либо из того, что я испытывала в моей жизни.
Грубая щетина трётся о подушечки моих пальцев: текстура нежная, но всё же колючая, я открываю ладонь, чтобы почувствовать больше её. Он так тихо вздыхает, что это практически не слышно здесь, на открытом воздухе, но я чувствую тёплое дуновение воздуха на чувствительной коже моего запястья, и дрожу.
— У тебя есть маленькая ямочка на подбородке, — бормочу я больше себе, чем ему. Нуждаясь в большем количестве его черт, я перемещаю пальцы вдоль его сильной челюсти, ощущая, как его щетина утолщается в некоторых зонах больше, чем в других. Она, безусловно, равномерна, но мои всевидящие пальцы могут ощущать малейшие изменения. Далее они двигаются по росту щетины до гладкой кожи острых скул, а затем я чувствую это — и он леденеет. Толстый хребет сморщенной кожи зубчатой формы, но гладкий при прикосновении. Это старый шрам, и пока мои пальцы прослеживают его дорожку, я могу сказать — это длинный шрам. Я нежно следую
— Кто это сделал с тобой?
Он громко и шумно вздыхает.
— Я скажу тебе, если ты скажешь, какого цвета у меня глаза.
— Зелёные, — незамедлительно отвечаю я. — Не как летняя трава, а цвета лесного мха.
Он задерживает дыхание, затем ещё раз медленно выпускает воздух. Я по-прежнему изучаю его лицо своими пальцами, так что я тут же чувствую, как он нахмурил брови и глубокую морщину на его лбе. Он хочет понять, как я узнала, пока также пытается выкрутиться от того, чтобы не рассказывать о своём шраме.
Обдуманные слова выходят через его стиснутые зубы, и он, наконец, отвечает на мой вопрос.
— Моя мать, а мужик, от которого я тебя вытащил, закончил её мелкую ручную работу.
Моё сердце пропускает удар, прежде чем переходит безумной гонке. Я ожидала, что он скажет, что это произошло в битве. Я не была готова к его признанию, что однажды он был собственностью так же, как и я.
— Поэтому ты был там в тот день? Ради возмездия?
— Да, и если б я мог убить этого ублюдка ещё раз, я бы убедился, что воспользовался каждым часом длинного дня.
Я оглядываюсь назад, позволяя моему разуму быстро скользить по воспоминаниям о том времени:
Тот мужчина владел мной короткий период времени до того, как пришел Грим и спас меня. Две недели, возможно чуть больше. И я была неоднократно использована такими способами, которые стёрла из своих воспоминаний. Мне было отказано в основах выживания, и когда моё тело могло, я поглощала гнилую воду из туалета в своей тёмной клетке со случайными отходами заплесневелого хлеба, брошенного в мои ноги. День, когда Грим унёс меня оттуда, был днем, когда я решила сдаться. Я оплакивала то, что опозорила Дамарис, говоря ей, что мне жаль, что у меня нет больше желания жить и что я устала и хочу присоединиться к ней. Когда тот в последний раз мужчина забрал меня в свою игровую, я была готова. Готова со всем покончить.
Я слышала, как открылась дверь, даже сквозь вульгарные стоны, срывающиеся с губ мужчины, звук был даже громче, чем удар его бёдер о нежную кожу моей задницы.
Он порезал меня в тот день больше, чем во все предыдущие разы. Старые шрамы чесались, когда они заживали, а новые порезы жгло, когда он и его люди по очереди мочились на мои открытые раны. Когда они привязали меня к той скамье, и он приказал им уйти, злоба улавливалась в его дыхании, пока он едва сдерживал своё возбуждение, я поняла. Независимо от того, что я уже решила, сегодня всё выйдет из-под моего контроля. И из-за того, что я уже сдалась. Это было своего рода милостью.