Сторож брату моему (Капитан Ульдемир - 1)
Шрифт:
– Я могу идти?
– Уве…
– Ульдемир?
– Почему ты не спросишь ничего о той девушке?
Я сказал так потому, что мне вдруг страшно захотелось поговорить о ней – с кем угодно.
Он покачал головой:
– У нас не было принято обсуждать с начальниками их личные дела. Понимать службу – великая вещь, Ульдемир.
Странные все же существовали между нами отношения, свободные и напряженные одновременно, дружеские – и в чем-то враждебные. Часто мы в своих словесных схватках бродили по самому краю пропасти, которую видели только мы одни; это было только наше – пока, во всяком
– Разве службу кто-нибудь понимает? – улыбнулся я.
– Гм, – сказал Уве-Йорген.
– Прости, Рыцарь. Строй – святое место, не так ли?
– Именно.
– Значит… через тридцать пять минут, – сказал я, выходя.
Анна спала в моей каюте на широком капитанском диване – она даже разделась, как дома, и за это я опять мысленно похвалил ее. Я убавил освещение до сумеречного, сел в кресло и долго смотрел на нее – не как на желанную женщину, а как смотрят на спящего ребенка. Смотрел, не думая, не пытаясь ни опуститься в прошлое, ни подняться в будущее. Не думая о том, не произошло ли час назад между нами в этой самой каюте что-то непоправимое, потому что для каждого действия есть свое время, мы только не всегда верно угадываем его – или неверно вычисляем… Я просто смотрел, и мне было хорошо, как только может быть хорошо человеку. Тут, как и в спасении людей, нельзя было настраивать себя на возможность неудачи. Только хорошо, только хорошо могло быть – и никак не могло быть плохо.
Так просидел я полчаса. Потом встал и вышел, стараясь ступать неслышно. Жизнь, думал я, шагая по палубам тихого корабля. Она началась еще до того, как я родился, такая жизнь, и вот продолжается сейчас, через тысячелетия. Дела, дела – и любовь в антрактах. Перерыв на обед. Перерыв на любовь… когда-то все дела делались в перерывах любви. И, наверное, получалось лучше, а не хуже.
Но слишком серьезные дела у нас сейчас – жизнь и смерть. И если бы еще только наша… Но ты больше не уйдешь, Анна, милая, у нас теперь все будет пополам – и жизнь и смерть. Любая половинка этого, а больше нечего предложить тебе.
– Итак, Рука, корабль изготовлен к походу. Установка заряжена, звезда все время в прицеле, Аверов непрерывно следит за нею, а большой компьютер…
– Кто из нас инженер, Ульдемир, – спросил Рука, – и кто из нас лучше разбирается во всем этом? Может быть, ты хочешь, чтобы я объяснил тебе, как действует установка и как в это время следует вести корабль? Ты готов слушать?
Уве-Йорген, что сидел рядом, чуть улыбнулся. Я нахмурился: со мной разговаривал инженер, а мне инженер сейчас не был нужен. Мне нужен был индеец.
– Рука, – сказал Рыцарь негромко. – А что ты видел в Садах памяти?
– О, – сказал Рука и помолчал, опустив веки. – Многое. Моих вождей и моих детей. И разговаривал с ними. Я был на охоте, и стрелы мои падали в цель. – Он снова помолчал. – И потом я снова стоял на тропе войны. Как в тот день, когда меня забрали сюда. Я стоял, стрела летела в меня из засады, и я знал, что она попадет, знал еще за полсекунды до того, как тот спустил тетиву… – Теперь в его голосе, негромком и монотонном, чувствовалась ярость, и я воспользовался этим.
– Слушай. Как
– Не трать лишних слов.
– Будешь удаляться от звезды, потом затормозишься, сделаешь разворот и выйдешь на нее в атаку.
– Это даже если никого из вас не будет на корабле?
– Именно в том случае. Потом вернешься к планете и снова ляжешь на орбиту. Если мы не подадим никаких сигналов…
– Сколько времени мне ждать сигналов?
– Если мы будем молчать – ну, скажем, две недели, то это будет означать, что мы умолкли накрепко… Тогда отправляйся на Землю. И там вместе с Аверовым объяснишь все. У Земли будет еще сколько-то времени, чтобы попытаться оказать помощь здешним людям.
– Не забывай, Ульдемир, что я не пилот. Я могу и не довести машину до Земли. Сопространственные переходы – вещь сложная. Может быть, вместо меня на корабле останется Рыцарь, а я полечу с тобой?
Но на это я не мог согласиться. Рука, я знал, выдержит до последнего, а Рыцарь – как знать – мог бы и не дождаться сигнала о действительно критическом положении. Мог ударить по звезде раньше.
– Рыцарь понадобится мне внизу. Что же, Рука, если ты не доведешь машину до Земли, значит… не доведешь.
– Я понял тебя.
– Тебе не страшно?
Гибкая Рука усмехнулся.
– Если бы ты жил среди нас, – сказал он, – то не стал бы спрашивать.
– Ну извини: я не жил среди вас, а у нас в таких случаях было принято спрашивать.
– Нет, Руке не страшно.
– Ну вот и все. Что же, Уве-Йорген, если ты ничего не хочешь добавить, будем собираться и мы.
– Нет, – сказал Рыцарь. – Пока ничего.
Анна спала глубоким сном, но проснулась сразу же, как только я дотронулся до ее плеча. Она, видно, и во сне была напряжена – вскрикнула и сразу же села на диване. Несколько секунд приходила в себя, потом нерешительно улыбнулась.
– А… вспомнила.
Я сел рядом, обнял ее, положил ладонь на обнаженное плечо. Мы сидели молча. Потом Анна взглянула на меня, и в ее взгляде был упрек.
Я усмехнулся – виновато, по-моему, – и встал.
– Нам пора, – сказал я. – Одевайся, да?
Она кивнула.
– Ты не думай… – сказала она. – Я тоже… Только не сейчас. Я никогда…
– Я все понимаю, – сказал я. – Ребята ждут нас. Надо лететь.
Пока она одевалась в ванной, я взял сумку, кинул в нее несколько мелочей, какие могли пригодиться на планете. «Странная вещь – любовь, – подумал я. – Наверное, она настоящая тогда, когда противоречит самой себе – не решается на то, на чем, по сути, основывается. Единство противоположностей… – Затем я отпер капитанский сейф, вытащил оттуда музейный «кольт» и две пачки патронов. Взвесил пистолет на ладони и сунул в карман. – Не зря я выторговал его, – удовлетворенно подумал я. – И как же не хотели они давать мне эту штуку! Но тут меня было не переспорить… – Я оглядел патроны и тоже сунул в карман. – Надо надеяться, не подведут в случае чего, – сказал я сейфу. – Проба была удачной. И стрелять я не разучился…»