Сторожи Москвы
Шрифт:
Различная степень осведомленности авторов? И достоверности сведений? В том-то и дело, что все авторы располагали, казалось, не вызывавшими сомнения источниками. Однако каждый из них представлял свою придворную и приказную группу, если не сказать, партию. В сложнейших хитросплетениях ниточки тянулись к разным приказам, к успевшим сменить друг друга патриархам, к фавориту правительницы Софьи князю В. В. Голицыну, к просветителю Сильвестру Медведеву, к купцам, горожанам, придворным. Ошибки должны были иметь причину. Они могли преследовать и определенную цель.
Самый ранний срок называют «Записки» Ивана Шантурова и так называемый «Мазуринский летописец». По роду занятий Иван Шантуров не должен был записывать государственных событий. Он всего лишь площадной подьячий в Московском Кремле, то есть служивший на Ивановской площади Кремля в особой, пристроенной к колокольне Ивана Великого палатке, где осуществлялись функции нотариата – совершались купчие крепости, составлялись крепостные акты. У площадных подьячих было преимущество первыми узнавать царские указы, которые выкрикивались на всю Ивановскую площадь («во всю Ивановскую!») с крылец здания Приказов. В Приказах сидели их близкие и знакомые. Все кругом кишело слухами. Оставалось выбирать, иной раз додумывать, но вряд ли досочинять.
Но и «Мазуринский летописец» не представлял официальной исторической хроники. Его составитель – не автор! – использовал чужие сочинения. Вопрос о смерти Федора Алексеевича затрагивался в интересном и совершенно самостоятельном повествовании о народном восстании 1682 года. Автор явно принимал участие в развернувшихся событиях и писал под их непосредственным впечатлением. Момент царской кончины важен для него только как точка отсчета для всего, что должно было последовать за ним. А сам составитель принадлежал к окружению патриарха Иоакима Савелова, державшего нейтралитет между Милославскими и Нарышкиными.
Спор, но о чем? Достаточно необычным представлялось, что официальные источники называли не более ранние, а более поздние часы. Согласно им, кончина наступила в 13-м часу пополуночи и об успении Федора Алексеевича было немедленно объявлено в Кремле. Об этом засвидетельствовала соответствующая запись Разрядного приказа.
То же подтверждал безымянный москвич, оставивший поденные записи о событиях 1682 года: в 13-м часу пополуночи об успении государя Федора Алексеевича было объявлено в Кремле.
Буквой официального сообщения предпочел ограничиться и ближайший сотрудник царевны Софьи Сильвестр Медведев. Написанное им при участии начальника Стрелецкого приказа Ф. Л. Шакловитого «Созерцание краткое лет 7190, 91 и 92, в них же что содеяся в гражданстве» преследовало цель всесторонне обосновать неоспоримость прав Софьи на власть и престол. Впрочем, самого Сильвестра в минуту царской кончины во дворце не было. Но почему-то самый близкий к царевне человек считает нужным уточнить: «13 часов в первой четверти».
Очередной источник относился уже ко времени низложения царевны Софьи. Он был завершен между 3 октября 1691 и 14 мая 1692 годов и включал в себя отдельную повесть о событиях 1682 года, с простым упоминанием факта смерти Федора Алексеевича.
Зато в окружении последнего древнего патриарха Адриана, явно склонявшегося на сторону Милославских, «Летописец», который был задуман как сводный справочник церковно-исторического характера по всему XVII веку, снова переводил стрелку: «13 часов дня во второй четверти часа». Еще более поздний по времени так называемый «Краткий московский летописец» конца XVII века называл и вовсе «второй час дня».
И наконец, «Летописец Черкасских», хранящийся в Центральном государственном архиве древних актов. В соответствии с ним смерть наступила... в самом конце дня. Речь шла не об объявлении на Ивановской площади, тем более не о распространившихся в Москве слухах – князь Черкасский находился у постели царя Федора Алексеевича до последнего его вздоха и, значит, много позже уже состоявшегося всенародного провозглашения Петра царем. Единственное свидетельство очевидца! Власть сыну Натальи Кирилловны досталась обманом. Законной ее можно было не признавать.
Но не в этой ли поспешности секрет успеха Нарышкиных? К моменту смерти Федора о нарышкинской партии при дворе говорить, по существу, не приходилось. Многочисленные братья Натальи Кирилловны еще слишком молоды. Родственники не успели укорениться при дворе, завязать связи с влиятельными лицами. Артамон Матвеев не вернулся из ссылки.
Тем не менее подсказка, безусловно, должна была быть. Может, со стороны учителя Петра – Никиты Моисеевича Зотова. Его за богобоязненность и преданность Милославским приставили к младшему царевичу обучать грамоте, чтению, пройти Часослов, Псалтырь и Евангелие. Никита Моисеевич оказался превосходным царедворцем – сердцем переметнулся к своему воспитаннику и его матери, ничем не вызвав подозрений ни царя Федора Алексеевича, ни самой царевны Софьи, которая отмечает способности Зотова тем, что посылает его в составе русского посольства к крымскому хану Мурад-Гирею заключать Бахчисарайский мир.
А с приходом к власти Петра, после отстранения Софьи, Никита Моисеевич неразлучен со своим питомцем. Он сопровождает его в Азовских походах, на строительство флота в Воронеж, с образованием в 1701 году личной канцелярии Петра становится хранителем государственной печати в ранге «ближнего советника и ближней канцелярии генерал-президента». Ему Петр поручает организацию своего странного детища – Всешутейшего и Всепьянейшего собора.
Выиграть в 1682 году время значило выиграть власть. Нарышкиным это удалось. А те трое, что были у постели Федора Алексеевича... Первой уходит из жизни заточенная в Александровский монастырь царевна Марфа Алексеевна. Вскоре кончает свой век взаперти другая Марфа – вдовая царица, может быть, душевно больная, может быть, узница политических расчетов. С Михаилом Алегуковичем Черкасским все складывается иначе.
Во время бунта стрельцов в мае 1682-го князь пытается сохранить жизнь Артамону Матвееву. С возвышением при правительнице Софье временщика, князя Василия Васильевича Голицына, становится самым непримиримым его противником. И это в то время, когда противники самого Петра I прочат Черкасского в цари. Казенный писец книг Талицкий призывает в прокламациях, чтобы стрельцы «выбирали на правительство Черкасского, так как он человек добрый». Популярности князя в народе немало способствует и то, что женат он на родной внучке князя Дмитрия Пожарского – княжне Евдокии Ивановне Пожарской.