Стоунхендж
Шрифт:
Немногие крепко спали в эту ночь в Рэтэррине, все были охвачены предвкушением. Леса светились от костров гостей, на западе висел молодой месяц. На рассвете он скрылся в тумане, а люди Рэтэррина надели свои лучшие одежды. Они причесали волосы и повесили на шеи ожерелья из костей, гагата, морских ракушек и янтаря. Погода была необычно тёплой. Туман рассеялся, и внезапный дождь загнал людей в хижины, но когда дождь окончился, в западной части неба появилась великолепная радуга. Один конец этой радуги опускался в храм, и люди забирались на оградительный вал, чтобы
Облака медленно плыли на север, оставляя небо чистым и светлым. В полдень уже сотни людей из десятка племён собрались на лугах вокруг храма. И хотя было выпито множество чаш с хмельным напитком, никто не был пьян. Кто-то танцевал, кто-то пел, дети играли, однако никто не осмелился пересечь ров и валы, кроме дюжины мужчин, которые выгнали из храма коров и убрали навоз внутри священного круга. Люди стояли рядом с низким внешним валом и смотрели на камни, которые выглядели великолепными, чистыми, спокойными и наполненными тайной. Люди хвалили Сабана, и он снова и снова рассказывал истории строительства храма: как некоторые колонны оказались слишком короткими, как он поднимал камни-перемычки, сколько тяжёлого труда было потрачено на каждый камень.
Ветер стих, и стало удивительно тепло, что только обостряло настроение ожидания. Солнце клонилось к юго-западу, но процессия ещё не вышла из Рэтэррина. Люди говорили, что видели танцоров и музыкантов, собирающихся возле храма Эррина и Мэй. Сабан провёл Льюэдда через Вход Солнца и рассказал ему, как укреплял камни в земле и поднимал на высоту. Он погладил Камень Земли, единственный камень из Сэрмэннина, оставшийся в круге, затем подобрал несколько обломков камней, всё ещё лежавших в траве возле костей Хэрэгга. Дождь смыл кровь последнего жертвоприношения, и в храме пахло свежестью. Льюэдд поднял глаза на арки Дома Солнца и, казалось, потерял дар речи.
— Это… — начал он, но не смог закончить.
— Это прекрасно, — сказал Сабан. Он знал каждый камень. Он знал — какие камни было трудно установить, а какие легко встали в свои лунки. Он помнил, где раб упал с платформы и сломал ногу, где другого раба раздавило камнем, который переворачивали для обтачивания, и ему очень хотелось надеяться, что все тяготы жизни закончатся сегодня, когда Слаол огнём войдёт в свой новый Дом.
Тут кто-то закричал, что идут жрецы, и Сабан поторопил Льюэдда к выходу, оставив храм пустым. Они протолкнулись сквозь толпу и увидели, что процессия, наконец, вышла из селения.
Дюжина танцующих женщин вышла первыми, подметая землю голыми ветками ясеня, следом за ними шли барабанщики и другие танцоры. Потом шли жрецы, чьи обнажённые тела были в меловых узорчатых рисунках, а на головах были надеты рога оленей и баранов. Последними шла большая группа воинов, все с лисьими хвостами, вплетёнными в волосы и подвешенными на копьях. Сабан никогда не видел, чтобы оружие вносили в храм в день освящения, но предположил, что в этот день ничто не будет как обычно, потому что искривлённый ребёнок будет выпрямлять мир.
У одного из приближающихся жрецов в руках был
Процессия вновь продолжила движение, спустилась в долину, затем поднялась через валы Священной Тропы. Толпа начала танцевать при приближении ударов барабанов, шаркая ногами влево и вправо, выступая вперёд и отступая. Шаги не прекращались до тех пор, пока барабаны не затихли.
Камабан и Орэнна не пришли вместе с процессией. Жрецы встали вокруг храмового рва, а танцоры обмели ветками из ясеня всё вокруг мелового круга, чтобы изгнать злобных духов. Воины, как только меловой круг был выметен, встали в защитное кольцо вокруг мелового рва.
Женщины Рэтэррина запели свадебную песню Слаола. Они танцевали под звуки своих голосов, останавливаясь, когда песня прекращалась, и снова начиная двигаться, когда прекрасная мелодичная песнь возобновлялась. Мелодия была такой протяжной и красивой, что у Сабана выступили слёзы на глазах, и он почувствовал воодушевление. Вся многочисленная толпа вокруг него раскачивалась и передвигалась, голоса повышались и останавливались, понижались и пели. Солнце уже стояло низко, но было всё ещё ярким и не подёрнутым кроваво-красным цветом своего зимнего угасания.
Приглушённый звук голосов раздался позади толпы, и Сабан обернувшись увидел три фигуры, вышедшие из Рэтэррина. Одна была вся в чёрном, другая в белом, третья одета в рубаху из оленьей кожи. В рубахе была Лэллик, она шла между Камабаном и Орэнной, которые были облачены в украшенные перьями плащи. Плащ Камабана был покрыт перьями лебедя, а Орэнна — её волосы так же блестели, как в тот день, когда Сабан впервые увидел её — была окутана перьями ворона. Белое и чёрное, Слаол и Лаханна, и лицо Орэнны светилось от восторженной радости. Она казалась отрешённой от ожидающей толпы, от молчавших жрецов, и даже от возвышающихся камней, потому что её душа уже была в новом мире, который должны возродить камни.
Камабан приказал сложить две новых кучи дров с обеих сторон храма, но подальше от камней, и сотня людей весь предшествующий день восстанавливала то, что сожгла Дирэввин. Теперь всё это подожгли. Пламя сердито поднялось по высоким кучам, в которых были сложены целые брёвна деревьев, чтобы костры могли гореть всю долгую зимнюю ночь. Пламя шипело и потрескивало, и это был самый громкий звук этого вечера, так как бой барабанов, пение и танцы прекратились, когда три фигуры поднялись на Священную Тропу.