Стоунхендж

Никитин Юрий Александрович

— Всех ее родственников сами боги не сочтут, — медленно произнес богатырь, — Но мое имя ты запомнишь...

— Конечно, Михуил! Ты только повторяй его чаще.

Он чувствовал, что зашел слишком далеко, отчаянно пытался остановиться, но словно дьявол вселился в его плоть и двигал его языком. Если этот здоровяк протянет к нему руку, то переломит, как соломинку.

— Михаил! — вскрикнула Яра испуганно. — Перестань!

— Гостей встретили по-доброму, — сказал Михаил, не сводя горящего взора с рыцаря. — А провожать сейчас будем, как заслуживают...

— Сэр

Томас! — вскрикнула она еще испуганнее. — Прекрати!

Я бы рад, подумал он отчаянно. По-дурацки веду себя, не по-рыцарски, даже не по-христиански. Но христианского на мне, оказывается, только кожа, а сам я еще дикий язычник...

Все-таки чувство вины пробилось наверх, он сказал, отступая:

— Да ладно, не будем ссориться... Ты прав, это твой огород. Я ухожу.

Он повернулся, чтобы уйти, но сзади раздался разъяренный рев:

— Он обозвал меня козлом?.. Козлом в огороде?

Томас снова обернулся, раскинул руки.

— Я не хотел тебя обидеть. Так говорят у нас в Британии. Мол, я в твои дела не вмешиваюсь, на твоих полях не охочусь. Я ухожу, будь здоров, Михуил.

Он не прошел и двух шагов, как среди парней и девок раздался предостерегающий крик. Томас резко обернулся, нырнул под просвистевшее над головой бревно, так показалось. Михаил не выпускал из рук огромный кол, упал, перекатился через голову и подхватился на ноги с такой легкостью, что у Томаса похолодело сердце.

— Мишка! — орали от плетня. — Заморский щеголь безоружный!

Михаил отшвырнул кол, словно только что обнаружил в руке. А кол был размером со столб, на которых сарацины распинали грабителей.

— Мне не нужно оружие, — сказал он и прыгнул на Томаса.

Томас и не подумал встретить эту летящую на него каменную гору: раздавит, как жабу. Качнувшись в сторону, сильно и страшно ударил по шее, как учили юных рыцарей старые воины. Пальцы онемели, а Михаил, быстро развернувшись, бросился снова, уже не так стремительно, просто не желая промахнуться. Похоже, что он и не заметил смертельного рыцарского удара. Зато пальцы Томаса ныли, будто со всей дури врезал по стволу дуба.

Томас быстро ударил дважды, целясь в надвигающееся лицо. Михаил двинул головой, и Томас едва не заорал, когда костяшки пальцев треснулись о медвежий лоб русича.

Огромные руки захватили Томаса. Воздух с орлиным клокотанием вырвался из груди, затрещали кости. В ребрах закололо. Когда в глазах стало темно и замигали звездочки, Томас, почти не помня уроков рукопашного боя, изо всех сил топнул, надеясь попасть каблуком по голым пальцам.

Страшный медвежий рев почти оглушил, но схватка ослабела. Томас тут боднул головой и услышал хруст. Рев перешел в вопль, а пальцы на его спине разжались.

Томас отступил на шаг. Перед глазами плыло, он молил Богородицу, чтобы не дала упасть. В кровавом тумане возникла чудовищно мощная фигура. Михаил орал, сыпал проклятиями и угрозами, обеими руками зажимал разбитый нос. Кровь хлестала между пальцами узкими горячими струйками.

— Ну как... — прохрипел Томас. Он заставил онемевшие губы растянуться в злой усмешке. — На

этом закончим... Михуил?

Он осекся, но слово — не воробей, сам не поймаешь, но Михаил поймал и, хуже того, видел, что поймали и заулыбались зеваки по ту сторону плетня.

С ревом пошел на Томаса. В его синих беспощадных глазах Томас прочел свою смерть. Кровь из перебитой переносицы текла по лицу и заливала потоком широкую грудь. Однако богатырь оставался в полной силе, в то время как ноги Томаса еще дрожали, а дыхание вырывалось с всхлипами.

Томас замахнулся правой, ударил левой. Получился не удар, а шлепок по лицу. За плетнем заорали, подбадривая Михаила. Синие глаза налились кровью, пощечина хуже, чем удар, это — оскорбление, теперь уже до конца, теперь уже на смерть...

Словно из-за далеких гор донесся вопль Яры:

— Растащите их!.. Они убьют друг друга!..

И чей-то ликующий крик:

— Эт турниром у них зовется... Обычай такой.

Михаил замахнулся. Томас ожидал подвоха, так и случилось: богатырь ударил другой. Наставники твердили, что быстрота в бою важнее, чем сила, Томас это усвоил крепко и потому часто выживал там, где гибли более сильные, но, похоже, Михаила обучали те же наставники. Увернувшись от удара в челюсть, Томас получил его в плечо. Боль пронизала все тело, он ощутил, как повисла рука, а плечо словно отсидел, перестал ощущать.

Повинуясь чутью, он изо всех сил ударил правой, почувствовал на пальцах мокрое. Михаил отшатнулся, кровь брызнула гуще. Налитые кровью глаза не отпускали лица рыцаря.

Краем глаза Томас видел белое платье Яры — девушка прижала обе ладони ко рту. Парни улюлюкали и дергали кулаками, избивая воздух.

— Ну что сопли жуешь? — сказал Томас приглашающе. — Иди сюда, я обломаю тебе рога.

Когда сражаться уже невозможно, учили наставники, благородный рыцарь должен уметь умереть красиво. В этом разница между простолюдином и рыцарем. Он должен пасть в красивой позе и сказать последнее слово, которое всегда ждут от умирающего. Этому слову придается огромное значение, оно бывает вещим, так как в последний миг открывается царство небесное... не всем, правда. Некоторые, опасаясь, что их подхватят вовсе не ангелы, а если ангелы, то с рогами, заранее придумывают это слово... Все равно они умирают по-рыцарски.

— Ты... умрешь... — прохрипел Михаил.

— Все мрут, — ответил Томас словами калики, — Только я сперва посажу цветочки на твоей могиле... Ты какие любишь?

Михаил наступал, глаза следили за каждым движением чужака. Не считая перебитого носа, он был все так же силен, а Томас чувствовал, что еще один такой удар в плечо оставит его калекой на всю жизнь.

Михаил быстро и сильно ударил. Томас поднырнул... хотел поднырнуть, но, избегнув удара в лицо, снова получил в плечо, уже другое. В глазах заплясали искры. Он подумал, что сейчас умрет, но все не мог вспомнить красивую фразу, которую однажды придумал на стенах Иерусалима... ну, хорошо, подслушал, уж больно было здорово сказано: гордо, с рыцарским достоинством и с чисто англским юмором.