Стоунхендж
Шрифт:
Женщина коснулась покрывала, нежнейшего и тончайшего, сотканного разве что из лунного света. По краю шел узор золотом, к середке сбегались замысловатые знаки. Ее пальцы как будто сами по себе терли, мяли, исследовали неведомую ткань.
Олег прислушался, из-за стены доносились голоса. Слов он не разобрал, но один из голосов показался знакомым. Он ощутил, как недобрый холодок побежал по коже. Он не знал этого человека, но интонация была знакомой, даже слишком...
Он толкнул рогатую голову зверя на стене, та подалась с трудом. Пахнуло травами, щель раздвинулась,
Они прошли гуськом через проход среди бревен. Комната была поменьше, но обставлена много богаче, ярче, а от сундуков с висячими замками было тесно. При их появлении померк синеватый свет, словно они своим появлением задули молниевую свечу, а в глубине комнаты отпрыгнул к стене щупленький старик с коротко стриженной белой бородой. Глаза были испуганные.
— Кто вы, прервавшие...? Как сумели войти?
Томас поклонился.
— Приветствуем тебя, мудрый... и богатый! Я сэр Томас Мальтон из Гисленда, рыцарь Христова воинства.
Олег пристально осматривался. Старик, в этой захламленной редкими и дорогими вещами комнате мог спрятать дюжину головорезов, но можно не сомневаться, что, кроме старика, здесь уже никого нет. Однако же не оставляет чувство, что кто—то есть еще... И даже прислушивается к их словам.
— Христиане? — выкрикнул старик.
Томас снова поклонился.
— Нет более верного христианина, чем я, рыцарь похода за освобождение Гроба Спасителя. Спутник мой тоже одной ногой в истинной вере, хотя и всячески отрицает. На прекрасной леди, что согласилась почтить нас своим присутствием... на некоторое время, хоть и нет креста, но, судя по ее дивной красе, она не может не быть истинной христианкой...
Как чешет, как чешет, подумал Олег невольно. Гибкая вера! С большим основанием эту женщину можно счесть орудием дьявола. За то же самое.
— Как вы вошли? — потребовал старик снова.
Вид у него был злой и растерянный. Томас поклонился еще учтивее, снова избегая прямого ответа.
— Дивно и светло зреть произрастающую мудрость среди дикости и невежества, что ломится сейчас внизу в двери... Мы здесь только проходом, по дороге забежали, просим приютить бедную женщину! На ее глазах горел ее дом и гибла родня. Наверняка это была родня, такие же оборванные и грязные. Она нуждается в защите.
Старик отшатнулся.
— Женщина? В моем доме? Чтобы я сам, своими руками рушил защиту? Вы уйдете, как и пришли, — вместе.
Томас сказал осторожно:
— Мы прошли долгий путь, но впереди еще дольше...
Старик прервал:
— Погоди. Сейчас посмотрим. Кому ведомо прошлое, тот знает и будущее.
Дурак, подумал Олег беззлобно. Еще у самого подножья мудрости, даже не лизнул ступеньку, а такие высокопарные речи. Один дурак изрек, сто других повторяют. Мир меняется, в прошлом не было ни таких религий, ни таких передвижений племен и народов. Так что старые решения непригодны. Знание прошлого не дает познать будущее, скорее мешает...
Старик провел ладонью по зеркалу, будто смахивал пыль. В черноте заблистали звезды, затем полыхнуло зарево пожара, а блики на саблях рассыпались, как вылетающие из костра искры. Выметнулся храпящий конь, на нем огромная железная фигура рубила направо и налево длинным, как оглобля, мечом. Люди падали, разбегались с воплями, уползали.
Томас всхрапнул от удовольствия, притопнул и гордо оглянулся на женщину. А в зеркале шла рубка, мелькали люди, затем сэр Томас с гордым и решительным лицом красиво пронесся из горящего города, унося на крупе спасенную женщину. Калика как-то малозаметно потревожил пчел, оказался у ворот башни, те отворились от слабого толчка.
Старик напряженно и подслеповато всматривался, почти водил носом по ровной поверхности зеркала. Отпрянул, подозрительно уставился на Олега.
— Как отворил?
— Не заперто было, — ответил Олег как можно будничнее. — Разве мы бы зашли? Вежеству с детства учат.
Старик подозрительно всматривался в равнодушное лицо калики. Остался ли удовлетворен осмотром или нет, но снизу стук стал намного громче, отвлек. А Томас прислушался, изрек уверенно:
— Похоже, дверь высадили... Или ты не запер?
— На два запора, — заверил Олег. Усмехнулся: — Тоже с детства учат.
Томас медленно потащил из ножен свой великолепный меч. Олег ожидающе смотрел на старика. Тот подпрыгнул.
— Дверь? Там заклятия!..
— Вряд ли сэр калика прикрыл ее плотно, — сказал Томас язвительно. — Святые отшельники бывают рассеянными. Это ему только кажется, что прикрыл...
Олег вдруг вспомнил:
— А разве не ты шел последним?
Топот ног по деревянной лестнице звучал, как частые раскаты грома. В окно влетела стрела, впилась в потолочную балку. Старик отшатнулся так, что едва не переломился в пояснице. Глаза полезли на лоб, однако Томас видел, что старика испугала не столько сама стрела, как то, что некто сумел забросить ее в башню, теперь уже ясно, заколдованную.
— Что сталось с моей мощью?
Томас растерянно топтался на месте. Женщина держалась за его спиной, молчала. Олег пожал плечами. В окно влетела еще стрела, он поймал ее на лету, внимательно рассматривал перо.
Внезапно старика осенило.
— Вы не волхвы, я бы учуял... Но что у вас есть магическое? Вещи, реликвии?
Олег показал обереги. Старик раздраженно отмахнулся.
— Это не магия. Что еще?
Томас подбоченился в красивой позе. Голос был полон сдержанной гордости и силы:
— У меня есть христианская святыня! Уже помогла мне в моем трудном квесте, клянусь лбом последнего половца!
Старик заверещал:
— Что за святыня?
— Гвоздь из креста, на котором распяли Господа нашего Христа.
— Кого-кого?
— Их сюзерена, — объяснил Олег, — Главного феодала, у которого даже короли в вассалах. Да где в вассалах — рабстве. Так что мощь этого нового бога велика, учти... Гм, хотя мне кажется, в том кресте гвоздей вовсе не было. Железных! Римляне железо берегли... Стали бы тратить на простой крест!.. К тому же ты тот меч давно потерял...